Анна Сеничева - Его светлость. Роман

– Спать пора, – Леронт встал. – Для одного дня вполне хватит.

Расин косо посмотрел на него.

– Вам далеко идти? Так нечего по темноте расхаживать, тут и переночуете. Заодно меня постережете.

– Как скажете… – Леронт, потягиваясь, направился в смежную комнату покоев. – Я за стеной устроюсь. Если что, кричите громче, – он выглянул из-за резного косяка: – это вы умеете…

Расин сделал вид, что не услышал. Задул свечи. В посветлевшей темноте сквозь драпировки занавесей глянул месяц, и его сияние легло на стену причудливой игрой теней и бледного света.

– Серую цаплю сейчас видно, – не удержался Леронт.

– Молчите там в своей пещере, – Расин улегся.

Заснул он не сразу – пугали то легкий шорох, то скрип половиц, то стук ветки в окно. Все казалось, что во тьме крадутся по его душу невидимые убийцы.

– Можете вы не вертеться? – сонно спросил Леронт. – Только засыпать начну, вы снова…

– Имею право беспокоиться, – ворчливо ответил князь. – На меня покушение готовят.

– Глянул бы я на дурака, которому это нужно… покойной ночи, ваша светлость. И пейте поменьше. – Леронт зевнул еще раз и замолчал.

Утром на дворе заголосили петухи, провожая тающий месяц. Витрина часов отражала ясное небо, светлый восходный луч золотом горел на стрелке, подбиравшейся к восьми. В открытое окно лилась свежесть. Черные угли ночи сгорели дотла, пепел развеяло, а с ним унесло и вчерашние тревоги.

Расин проснулся легко, будто стряхнув с себя сон, и теперь, одеваясь, прохаживался по комнате.

Одну стену занимали полки с книгами по истории и горнорудному делу – государю Крутогорья полагалось в этом разбираться. Но у Расина, который и так не сильно-то рвался к грамоте, было свое мнение на этот счет.

– Это ж надо было столько скукоты собрать, – он вытаскивал фолианты, читал названия на тисненых переплетах: – «Большая каменная книга», «Руды и камни», «Горные регламенты», – и втискивал обратно, – занятно проводил время старик, что тут скажешь…

В самом углу была затерта колода карт, перевязанная бечевкой. Неожиданная вещь здесь, среди солидных томов. Расин вытащил колоду, распутал узел. И впрямь карты – крупные, величиной с ладонь, с алыми рубашками, украшенными серебряным узором, потертые и закапанные воском.

Рядом с колодой лежала крохотная, филигранно сработанная книжечка – описание всевозможных пасьянсов, придуманных неким «мудрым старцем из Южных краев для приятного времяпрепровождения». Список раскладок предваряло вступительное слово в виршах:

Две чудесных масти

От любой напасти.

Ты у старика седого

Мудрости займи немного

Вдруг он даст тебе совет,

Как спастись от всяких бед,

Только ты не поскупись —

С ним душою поделись.

«Стихоплет явно не страдал большим талантом», – подумал Расин, перебирая карты. Мастей и вправду оказалось против обыкновения всего две – их обозначали незнакомые символы черного и белого цветов. Ишь, дед не дурак был картишки раскинуть… Ладно, пригодится. Колода полетела на стол, а Расин, морщась от пыли, заглянул между фолиантами, не найдется ли еще что достойное внимания.

Достойное нашлось тут же. Но то была не книга, скорее какая-то опись на нескольких страницах, оправленная в фетровую обложку. Плесневелые ведомости, как называл Расин государственные документы, всегда навевали тоску, и он сунул было опись обратно, как выпавший из сшивки лист заставил снова вытащить бумагу и глянуть, что именно в ней описано.

«…Речной князь – перстень в золотой оправе, повторяющей очертания реки Люмион в трех концах Крутогорья, создан в последнее десятилетие правления Горана-освободителя. В перстне люмийский голубой топаз, закреплен лапками в виде дубовых листьев. Надевается при больших приемах на безымянный палец левой руки.

Слезы Ясени – ожерелье из тридцати бриллиантов в оправе из серебра, с тремя подвесками из жемчужин грушевидной формы.

Горная роса, она же малая княжеская цепь – серебряная цепь с восемнадцатью благородными опалами и горным хрусталем, изготовленная мастерами Дубравы по заказу князя Ладо Иволги как свадебный подарок княгине Вассиане.

Княжеский шифр – брошь-монограмма князей Ланелитов из тридцати синих бриллиантов, сработана мастерами Пастушьего ключа, крепится на левом плече…»

– Доброе утро, ваша светлость!

Расин ойкнул и выронил свою находку.

– Как спалось на новом месте? – спросил Леронт.

– Так себе, перину могли бы и лучше взбить.

– Никто больше на вашу жизнь не покусился? – озабоченным голосом продолжал тот.

– Смейтесь, смейтесь, – буркнул Расин, подобрав опись. – Скажите-ка лучше, что за чудесный роман мне попался.

Леронт заглянул ему через плечо:

– А, фамильные украшения князей Ланелитов! После кончины старого князя Вельгер все описал и внес в казну.

– Вот это надо было вчера показать, а не ржавый венец, – настроение Расина быстро улучшалось. – Когда я получу это обратно?

– Никогда, – настроение Леронта улучшалось еще быстрее, – это достояние княжества, а не лично ваше. Получать будете под большие приемы.

– Ха! Дурацкий этот обычай доживает последние дни, вот увидите, – отрезал Расин. – Ну, к какому времени здесь завтрак подают? А потом и прогуляемся к этому… как его там?

***

На прогулку решено было отправиться сразу после завтрака. Когда Расин осведомился насчет лошадей, Леронт наотрез отказал – замковая тропа, которая начиналась от ворот и леском вела к улицам города, была крутовата, и не хватало еще, чтобы его светлость дорогой сверзился с коня.

Отсюда, с вершины, Пять колоколен походили на пестрый домотканый ковер, набранный из крыш-лоскутьев и прошитый лазоревой лентой Люмиона, делившей город на два конца – Заречье с ремесленной слободой и Посад, где селились торговцы, мелкие дворяне и разный деловой люд.

Теплынь стояла уже почти летняя. Зеленый дымок молодой листвы окутывал черепичные крыши, а над ними взлетали в небо пять разновеликих башен с гранеными шпилями. Утреннее солнце так светло сияло на их золоте, что весь городок глядел беззаботно и весело. По карнизам ходили голуби. Под стенами разгуливались коты, отряхиваясь от капель, падавших из водосточных желобов. Сами желоба были на каждом доме, в виде кабаньих морд, рыбьих голов и разных уморительных рож.

Замковая тропа вливалась в Столбовую улицу – два ряда домов с навесными балконами, украшенными балясинами и резными столбами, которые вели к рыночной площади. Тут в окружении телег и лотков шустро журчал фонтан: толстая рыбина, стоя на хвосте, улыбалась во весь рот, пуская струю воды. В водяной пыли прыгали радужные сполохи.

– У нас ее зовут старый окунь, – Леронт вытащил из кармана медную монетку и ловко бросил рыбе прямо в пасть. – Это на удачу, – пояснил он.