Надежда Никитина - Ключевой возраст

Матрица снова засветилась:

– Это не твой опознавательный код, но я верю в обмен информации именно с тобой. Объясни.

– Я использую для связи энергию единиц чужого мира, погружая их в транс.

– Они видят нас?

– Единицы этого мира не отключают фильтр субъективности при поступлении информации, потому видят наш мир в искаженном виде, воспринимая его как оптическую иллюзию.

– Ты сможешь выбраться и восстановить баланс на границе?

– Я обязан. Постарайся отложить решение об аннигиляции.

– Если поднимется вопрос о ликвидации твоего участка, я воспользуюсь правом единственного запрета Матрицы. Действуй.

Я никогда не нарушал приличий и не спрашивал у Матрицы, какой я у неё по счету экземпляр. Было поверье, что именно в конечную единицу Матрицы вкладывают универсальный секретный код своей энергетической основы. После прощальной вспышки последняя единица Матрицы занимает её место.

Перед сгоранием каждой Матрице даруется длительный покой. Как раз в состоянии покоя прибывает моя Матрица. И всё же она тратит последнюю энергию на связь со мной. Разве не цель любой единицы – испытать удовлетворение перед прощальной вспышкой. Я не мог лишить этого счастья свою Матрицу.

Я осталась дежурить по классу. Ползала с веником, досадовала, что мне некому помочь. Вике невдомек. Она сидела за партой и уговаривала:

– Я бы сама не прочь, но мама говорит, что я нуждаюсь меньше, чем моя двоюродная сестра. Ларек в центре. Смена через ночь. С вечера поторгуешь, ночью подремлешь. Документы мать оформит. Деньги приличные.

В класс заглянул Кирилл и позвал Вику. Она чмокнула меня в щеку и убежала, хлопнув дверью. Со стола посыпались книги, распахнулась дверь подсобки, где хранились гербарии и чучела. Я подумала, что Снежанна Сергеевна забыла затворить окно в подсобном помещении. В тесной комнатке, отгороженной от класса перегородкой, окно закрыто наглухо. Обшарпанный скелет наблюдал, как я прятала за старый шкаф веник и совок и плотно закрывала дверь.

А в классе пол ходил ходуном, и мигали лампочки в люстрах. Не иначе, как вверху происходила какая-нибудь заварушка.

Задержавшись с уборкой, приплелась домой позднее обычного. Дома меня ждали за накрытым столом. Мама нахмурилась, когда я сообщила ей, что собираюсь работать.

– Анюта, папа с сестрой не был особенно дружен. Она ведь недавно приехала. Вика у бабки росла, мать свою раз в год видела. Откуда со стороны приезжей тетки такое участие в судьбе племянницы? Почему Наталья со мной не посоветовалась?

– Мама, мне уже шестнадцать. Я сама могу принять решение.

Отчим помрачнел, но неожиданно поддержал:

– Решать ей. Надоест – в помощи не откажем.

Я успела схватить со стола горсть конфет и ушла к себе в комнату.

Просить у человека, который появился в доме спустя два месяца после смерти отца? Мне и на мать-то смотреть не хотелось. Она же отца любила! Она меня учила ценить в нем справедливость и доброту. Она так плакала на могиле, а тут, на тебе, чужого мужика с улицы привела, на шею себе посадила, никого не постеснялась.

Пока я так думала, распахнулись дверцы шкафа и с полки начали падать вещи. Я поднимала, а они снова падали. Устав, я бухнулась на диван и потянулась к конфетам. Но тут над столом заклубился полупрозрачный сгусток воздуха. Из воздушного кокона появилась мордочка, потом лапка. Я непроизвольно крикнула: «Брысь». Глаза круглые и желтые. На мордочке не то рот, не то нос треугольной формы. Ушей не заметила. И туловища с хвостом, полагающихся коту, тоже.

Сгусток воздуха метнулся за диван. Я с опаской заглянула туда. Пусто.

– Полтергейст завёлся? – спросила вслух.

Лампочки на люстре зажглись от звука моего голоса на несколько секунд.

– Ты поговорить хочешь?

Свет снова зажегся и погас. Мистика.

Ночью в комнате искрили электрические розетки, вспыхивали и гасли лампочки на люстре, шипел телевизор. Вредный дух осваивал мою территорию. К родителям после неприятного разговора обращаться не хотелось. Я устала пугаться, накрылась одеялом и постаралась уснуть. Вероятно, идёт магнитная буря или еще что-нибудь объяснимое.

Проснулась рано. Уже не удивляясь загорающейся люстре и включившемуся самостоятельно телевизору. Мать с отчимом вели себя спокойно, стало быть, у них в комнате странных явлений не наблюдалось.

По дороге в школу я вспомнила, что так и не прочитала домашку по биологии, а одна «двойка» у меня уже стояла. Вероятность вызова к доске процентов восемьдесят. Наверное, я бы испортила себе четвертную отметку, но выручил Кирюшка.

Вообще-то я не одобряю его поведения. После уроков он нормальный парень, а как сядет за парту, так будто бес в него вселяется. То болтает, раздражая учителей, то с телефоном возится демонстративно. Ему отметки занижают. Он злится.

Сегодня он лёг на парту и закрыл глаза. Снежанна не стала орать, как другие. Дождалась, когда Кирилл потерял нить разговора, и задала вопрос. А он ни сном, ни духом. Переспросить гордость не позволила. Он столько раз доказывал, что лежачая поза не влияет на внимание. Пока Снежанна с ним разбиралась, я была забыта.

– Зачем ты Снежанну против себя восстанавливаешь? – спросила я Кирилла на перемене.

– Дурак потому что, – встряла Вика. – Что она тебе плохого сделала?

– А что хорошего? – беззлобно огрызнулся он. – Радость-то какая! Высчитывать цвет шести кота, если у кошки родилось трое рыжих котят и один чёрный. Того кота уже не найдешь. Плакали кошачьи алименты.

Вика с Кириллом поругались, помирились, в знак примирения решили проводить меня на торговую точку в первую рабочую ночь. Это было кстати. При посторонних мать и отчим смолчали, поэтому новой порции уговоров я избежала.

Торговля началась удачно, особенно после десяти вечера. Обученный народ совал в окошко мятые сторублевки исключительно «без сдачи». В двенадцать ко мне постучался коллега из соседнего ларька, представился Игорем и позвал на кофе. У него за дверью открылось приличное пространство. Стеллажи с товаром скрывали столик, два стула и даже раскладушку. Его смена заканчивалась, а мне предстояло дежурить до утра. Мы вместе покинули торговую точку. Игорь по-дружески попросил приглядывать за его ларьком и ушёл так поспешно, что я не успела высказать пожелание проводить меня.

Идти до ларька всего-то метров тридцать, но по той стороне дороги, на которую не хватило освещения. Я перешла дорогу и остановилась. Окошечко с белеющим клочком бумаги, на котором я нацарапала: «Вернусь через 15 минут», слабо светилось. Путь к двери, находящейся с торца, лежал через тёмную область. Я мужественно решила преодолеть детский страх темноты, но оттуда быстро и бесшумно навстречу мне двинулась тень. Я почему-то именно тень заметила, а не человека, её отбрасывающего. Что было дальше, мне пришлось впоследствии восстанавливать в памяти. Получалась как будто замедленная киносъемка.