Станислав Бескаравайный - Гутенбергские пророки. Сборник статей о фантастике

Деградация может быть не тотальной. При истощении нефтяных запасов (крахе индустриальной экономики), но сохранении прогресса в генетическом программировании, отчасти в робототехнике – местная традиционная культура уже приобретает решающее значение. И если автор хорошо её знает, то у него получается великолепная зарисовка «с края мира». Таков роман П. Бачигалупи «Заводная». Основной энергоноситель – пружины, воскресли дирижабли и значительную роль играют слоны. А цель королевства Тайланд – сохранить банк семян от воздействия транснациональных корпораций. В итоге королевство частично приспосабливается к новым временам, но консерватизм становится основным лозунгом: надо сохранять старое, потому что новое несет больше разрушения, чем созидания.

Для НФ на прогрессисткой линии развития важно, чтобы в том месте действия, которое описывает автор – действительно могло возникнуть будущее.

Можно описать середину XXI-го века в Заире. Но чтобы технический прогресс там опередил остальной мир – он должен иметь инопланетное происхождение. Корабль, или зонд, от которого идет распространение наноструктур, возникает торговля, черный рынок, силы ООН как-то пытаются сдержать все большее распространение нелегальных «товаров», но все идет прахом. Это африканский вариант «Пикника на обочине» – повесть «История Тенделео» Й. Макдональда. Или же фильм «Район №9». Перед нами катастрофический сценарий, когда будущее вытеснят прошлое, порой вместе с его обитателями.

Если представить, как развивается Заир на традиционном «пути прогресса», то мы увидим воспроизведение нашей обыденности. Будущее-для-Заира – это складывающееся индустриальное общество, урбанизация и распространение характерной для больших городов культуры – только с национальной спецификой. Реализация догоняющих проектов развития. Где там будущее-для-нас? Оно вполне возможно, только будет присутствовать в виде незначительных, чисто импортных вкраплений. Представим внука вождя племени, который стал инженером на руднике. Решая комплекс задач, характерный для советских фильмов на производственную тематику, он вполне может советоваться со «слабым искусственным интеллектом» или получать развернутые аналитические прогнозы из «справочных программ».

Можно описать индустриальный город вполне современной страны – в «Доме дервиша» Й. Макдональда дана впечатляющая панорама Стамбула. Там тоже есть импортированное будущее, хотя оно куда разнообразнее, чем в африканских деревнях. Этот импорт уже трансформирован местной культурой, освоен ею: есть хай-тек религиозный фанатизм, а увлеченное собирательство антиквара переплетается с новейшим воздействием на психику человека при биржевых махинациях. Но «Дом дервиша» повествует не про возникновение будущего, а лишь про его укоренение . Неизбежная волна изменений накрывает очередное общество – и если оно достаточно сильно, а культура его сколько-нибудь устойчива, то волна схлынет. В языке появятся новые слова, в социуме новые структуры, в образе жизни людей – новые черты. Скажем, в повести М. и С. Дьяченок, описана фирма, персонал которой программирует сны. И в условиях современного большого восточноевропейского города возникают соответствующие этические дилеммы, а за ними возникнут и новые обычаи.

Фактор местной культуры может быть даже центральным для сюжета. Посмотрим на уже прошедшие «радикальные преобразования». Для шведов интересно узнавать, как Густав Ваза создавал централизованную шведскую государственную машину, или как Карл XII терял балтийскую империю. Для россиян – как Петр I реформировал государство. Сколько фильмов снято о той эпохе, написано сколько романов. Но интересны ли они читателям из других стран?

Если описывается очередной проект – именно эта очередность, вторичность – ограничивает восприятие. Тут начинает играть первостепенную роль именно литературные / кинематографические качества истории. Примером тому эпопеи с попаданцами, которые реализуют все те же догоняющие проекты, исправляющие историю России – уже сейчас ясно, что как только схлынет мода, останутся лишь несколько книг с типичными и хорошо поданными сюжетами.

В тех местах, где будущее проклюнется, где оно сформируется – состоится именно рождение .

Даже если перед нами исторический роман о становлении будущего – об уже прошедшей, состоявшейся научной революции – впечатление новизны чрезвычайно велико хотя бы потому, что показано, как из архаичных и для нас полузабытых, малоизвестных моментов, из капризов, фанатизма, предрассудков и вороха смешных заблуждений – рождает то, что сейчас воспринимается азбучной истиной. «Барочная трилогия» или «Криптономион» Н. Стивенсона основаны именно на этом эффекте. «Машина различий» Б. Стерлинга и У. Гибсона – научно-техническая революция ХХ-го века, которую переносят в викторианскую Британию. Мы видим рыцарство и пороки тех людей, не родившийся еще марксизм и умерший луддизм, причудливое сочетание религиозности, жадности и научного прагматизма – переплетаясь, они дают начало компьютерной эре на шестеренках.

Подобная трансформация – наиболее интересное и ценное, что есть в прогностической фантастике. Угадывается не какая-то одна черта будущего (вроде успешной борьбы с экологической катастрофой), не описывается единственная машина (робот, вертолет, «Наутилус»), не выводится единственный персонаж. Даже чистое конструирование суммы противоречий, которые образуют «рисунок» эпохи – это еще статическая задача. А вот выращивание нового мира на страницах книги – это уже отчасти инструкция по его созданию.

Если автор на материале культуры/среды показывает такое рождение будущего, то и среда, которая служила фоном и гумусом – уходит в бессмертие. Она становится своего рода «осевым временем». Теми годами в начале эпохи, по которым «сверяют часы», пока эпоха длится.

«Нейромант» У. Гибсона – на двадцать лет задал для фантастов ту эпоху, которая только сейчас стала заменяться новыми образами биотехнологической революции, да и то… Япония с её хайтеком, периферийный Маракеш, усыхающая Европа. Разумеется, можно сказать, что в том же «Нейроманте» присутствует смесь культур. Равно как в «Алмазном веке или букваре для благородных девиц» Н. Стивенсона. Настоящий фейерверк из уличных предрассудков, китайских государственных традиций, европейских и американских норм семейной жизни.