GVELA - Трэтеры. Книга 1

Кто-то хорошо позаботился, чтобы я никуда не смогла исчезнуть, предусмотрев все и не надеясь на мое плачевное состояние. Но кто? Вариантов, в общем, немного. Или папаша белобрысого, шишка местного пошиба, приберег меня «на сладкое», либо все же полицаи подсуетились. Исход, все одно, не радужный. По фигу. Какая разница, когда сдохнешь, дорога одна. Слаб организм, раз снова тянет в спячку. А почему бы и нет? Повезет – добьют во сне, и мучиться не придется.

Из персонала я видела одну худощавую неприветливую медсестру, не издавшую ни звука за все те разы, что она ко мне наведывалась. Именно по количеству ее приходов и перерыв на сон я и рассчитала количество дней, проведенных в этом искусственно освещённом склепе.

Через три дня, когда угроза жизни миновала, меня перевезли в одиночную камеру, что удивительно. Понятное дело, подсуетились, создав шикарные одноместные апартаменты, придерживают на сладкое. Знаю, как у нас бывает в следственных изоляторах, как селёдку в бочку натолкают людей в комнатушку три на три, и всем насрать на это. Виновные с невиновными, все в одной куче. Выживешь – повезло, а нет – так бывает. Люди же, как звери, только звери почему-то благороднее людей выходят. Странно, правда?

Каждый день тянулся раздражающе медленно. Прогулка в четыре шага туда и обратно начала давить на психику. Поговорить не с кем. Посетителей нет. Сокамерники отсутствуют. Ни единого постороннего звука, кроме издаваемых мною. С одной стороны, оно и к лучшему. Мало ли с кем поселить могли. С другой, тронуться умом так можно гораздо быстрее. Одно и то же… Кровать, небольшое зарешеченное оконце под самым потолком, как амбразура у дота. Только кусок неба с облаками и видно. Удивительно, что не лишили этой малости. Или… Психологический ход такой? Изощрённо садистский? Видишь, но не достать. Одна отдушина – смена картинки в проплывающих облаках или хмурости погоды. А еще постоянные сны про сына. Выматывающие душу сны. Сына… Веселого, счастливого, живого. Утром, пока еще не понимая, что он всего лишь приснился, пару секунд радости ощутить успеваю. А потом… Два шага вперед, разворот и два шага обратно. И тишина…

По принципу календаря Робинзона Крузо, черточки на стене рисовала с регулярностью, каждый рассвет. Говорят, ожидание – это самое ужасное. Согласна. Я никак не могла понять, почему вокруг меня настолько полна изоляция от внешнего мира? И даже папик белобрысого не рвется добить тварь, убившую его единственного отпрыска. Или я чего-то не понимаю в мотивах родителя, или у них есть свой план? Столько времени, и никаких действий.

Разбавляли будничную тягомотину появления следователя, определенно купленного, как и адвокат, который якобы собирается меня защищать. Да еще уколы три раза в день, делала их одна и та же грозно молчаливая тетка со здоровенными ручищами и замашками палача. Иглу она вгоняла, словно мстила за всех невинно убиенных на земле мне одной. Пару раз появлялся щуплый невысокий врач с большой залысиной в жиденьких волосенках и с совершенно равнодушным взглядом рыбьих глаз. Душу дьяволу он продал еще лет двадцать назад, когда мучения и смерти перестали его задевать. Я видела таких врачей. Их бы, по-хорошему, к пациентам вообще не подпускать, потому что человек, кроме как с куском мяса, у них уже ни с чем не ассоциируется. Но кто же станет это делать? Пока делятся доходами – систему не изменить.

Настораживало другое. Ни один из родителей отморозков так и не появился на горизонте. И ни единого намека на желание встретиться со мной, чтобы хоть плюнуть в рожу, по меньшей мере.

Почему? Почему папаша последнего не спешит мстить? Такая возможность отыграться, закачаешься! Но не использует. Непонятно.

Все разрешилось по моим подсчетам и после подтверждения адвокатом через три месяца, 12 октября. А я и не заметила, как лето пролетело. Люблю, когда тепло и солнышко светит.

Состоялся суд – сплошной фарс и клоунада. Адвокат откровенно смешил, пытаясь лавировать так, чтобы не сильно выставлять меня в добром свете перед людьми, отрабатывая свой гонорар. Вообще удивительно, зачем было приглашать в зал зевак, если и так знали, что посадят и надолго? Мыслями я была не здесь, не в клетке зала суда. Мне постоянно жутко хотелось спать и чтобы побыстрее оставили в покое, забыв о моем существовании. Нервы, они не железные.

Послушать, что рассказывает суду обвинение, стоило. Стало понятно, почему я тогда так просто попала в вип-зону к мажорику. Я действительно дура! Сначала полгорода задолбала расспросами и попытками выйти на всех четверых. И после этого я еще рассчитывала, что никто ничего не узнает. Да у того же «папаши» своих ушей в городе хоть пруд пруди. И дитятко свое он берег неплохо. Знал, сволочь, об увлечении своего отпрыска. Знал и ничего не предпринимал. А, нет! Предпринимал! Отмазывал, сука. Телохранителей нанял.

А я? Я просто сама плыла к ним в руки. Они все спланировали. Ждали. Хотели взять с поличным, чтобы наверняка. Из тех троих, что я раскатала по асфальту, один выжил. Остался инвалидом на всю жизнь, ходить не сможет. Даже не знаю, кому лучше – тем двоим, что окочурились, или ему, теперь полностью зависящему от других.

Как на меня орали и проклинали их матери… Я смотрела на этих женщин и думала: как получилось, что они воспитали таких ублюдков, если настолько сильно любили своих детей? Отцы грозились показать мне кузькину мать и требовали не рассчитывать, что я легко отделалась, мол, меня достанут и в тюряге.

Смотрела я на этот спектакль и не чувствовала совсем ничего. Ни единого сожаления. Если они шли убивать, значит, были готовы, что в ответ могут убить и их. Нельзя отнять жизнь и продолжать жить безнаказанно, точно зная, что чьё-то горе исчисляется всего лишь жалкими годами заключения в ограниченном пространстве, где ты будешь спать, есть, общаться и ждать освобождения. А они вообще посчитали себя бессмертными и способными творить, что душа пожелает. Нет, господа, всегда найдется такой, как я. У которого так же слетят все условности, и он сможет отомстить. Ведь границы человек устанавливает себе сам!

Значит, виновата только я?! А как же мой сын? Как же его жизнь? Моя, сука, жизнь?! Если бы ты украл мешок капусты, я бы заступилась, а убив – преднамеренно, жестоко, – ты жить не должен. Я не мстила – я восстанавливала справедливость! Я спасала других – тех, кто мог подвернуться этим упырям под руку! И я права! Эти нелюди отняли у меня смысл моей жизни, выкорчевали мою душу и хотели продолжать жить, как будто ничего не произошло? Ну, нет, так не пойдет! Не выйдет!

– Теперь мы квиты, – единственное, что я сказала, покидая зал суда. Мне не в чем оправдываться.

Суд закончился вполне ожидаемо. Двадцать пять лет строгого режима. По моим подсчетам, поделив эти года на четверых… Чуть больше шести за каждого? Немного. Будь я извращенцем с маньячным складом ума, вернувшись через всего каких-то сраных шесть лет, убивала бы куда круче и оставляла бы гораздо меньше улик, намотав на ус поучительные истории сокамерников. Нет? Да бросьте! Все так и бывает! И зачем?! Почему жизнь отморозка стоит дороже, чем жизнь обыкновенного законопослушного человека?! Ребенка?!