Элизабет Эдмондсон - Ледяное озеро

— Сомневаюсь, что драматические наклонности передаются по наследству.

— Вы наверняка ошибаетесь, — возразила Аликс. — Взгляните на великие актерские династии.

— Ну, тут сказывается наличие благоприятных возможностей да протекция, — произнес Хэл. — А как насчет родоначальника актерской фамилии, того, что первый взлетел на подмостках к успеху и славе? Откуда в нем это? Например, ваша сестра Изабел имела все задатки актрисы, она еще маленькой девочкой была неподражаема в шарадах. Откуда у нее талант?

— Уж точно не от ее бабушки, — надтреснуто усмехнулся сэр Генри. — Нет-нет, уж только не от Каролин. И не от меня. Интересно, если бы она выросла, пошла бы на сцену, бедное дитя?

— Нет, если бы это хоть в малейшей степени зависело от бабушки, — твердо заявила Аликс. — Ты можешь такое представить?

Аликс медленно потягивала коктейль, вполуха слушая, как Хэл и дедушка беседуют о Нью-Йорке, городе, в котором сэр Генри бывал несколько раз. А потом о других местах Америки: Чикаго, Техасе, Калифорнии, о неприятных зимах Бостона…

Аликс никогда не бывала в Америке и равнодушно воспринимала этот разговор, не чувствовала себя обиженной. На сей раз ей было спокойно как дома, и теплая комната с приглушенным освещением, потрескивание огня в камине и висевший в воздухе легкий аромат сигар — все способствовало отдохновению. Мысли блуждали, лениво задерживаясь на коктейле, когда она поднимала бокал и смотрела сквозь него на мерцающие языки пламени.

Неужели ее мать была пьяна, когда машина попала в аварию? Насколько надежна память девятилетней девочки? Значит ли что-нибудь тот факт, что она никогда не наблюдала свою мать хоть сколько-нибудь пьяной? А ведь Аликс в детстве видела, как выглядят пьяные. Она помнила гостей в доме — не в меру веселых после хорошего обеда и нескольких стаканов портвейна; дядю Сола, бледного, несчастного, невнятно бормочущего заплетающимся языком; Питера Гриндли в «Гриндли-Холле», кричавшего на Делию, которая просто удалялась за пределы слышимости и замечала, обращаясь к Хелене, что у мужа ужасное похмелье, что он был на званом обеде, а его печень в плачевном состоянии.

Она знала множество молодых женщин в Лондоне, они постоянно пили слишком много по сравнению с ней и прямо так, до конца не трезвея, кочевали с одной вечеринки на другую. Видела и женщин постарше, судорожно вцепившихся в стакан джина. Молодые люди легко и охотно напивались и с шумом мчались на своих новеньких машинах, неся угрозу себе и остальным — будь то на дорогах или на тротуарах. Все это были неотъемлемые составляющие светского круга общения. Люди говорили, что в двадцатые было еще хуже — в шумные, бурливые, пьяные двадцатые, когда и погибла ее мать. А алкоголь в Америке? Нелегальный алкоголь, продаваемый из-под полы в условиях «сухого закона» и жестокого запрета, — он мог быть гораздо более могущественным и опасным по своему воздействию, чем все то, что люди пили в Англии. Но даже и в этом случае…

Она спрашивала Эдвина, но он тоже не помнил, чтобы их мать пила.

— Только все это было очень давно, Лекси, мы были слишком маленькие, чтобы разбираться в подобных вещах. И зачем кто-либо стал сочинять эти небылицы? Перестань себя мучить. Если нравится чувствовать себя несчастной, найди какой-нибудь иной способ. Или подумай о тех, кто несчастен гораздо больше, чем мы с тобой; это, знаешь ли, возвращает чувство меры.

Конечно, он имел в виду Лидию, горько подумала Аликс.

Она спрашивала тетю Труди, но безрезультатно. Нет, Хелена не являлась алкоголичкой, просто то было для нее очень тяжелое, горестное время… ничего удивительного… такое случается с людьми, которые хотят утолить печаль освященным веками способом. И в итоге тетя тоже посоветовала Аликс не зацикливаться на этом.

— Помни свою мать такой, какой ты ее знала. Это самый добрый способ почтить ее память.

Аликс желала не доброты, она добивалась правды.

Вернувшись в «Уинкрэг», она теперь смотрела на свою семью другими глазами, как случается после длительного перерыва, и задавалась вопросами, которые никогда прежде не приходили ей в голову. Что произошло с Изабел? Почему папа уехал в Анды, когда его старшая дочь болела? Почему именно Америку выбрали для выздоровления? Почему не южное побережье, не Швейцарию?

— О чем вы задумались?

Аликс моргнула, очнувшись. Голос Хэла выхватил ее из потока мыслей.

— А где дедушка?

— Он пошел разыскать кое-какие фотографии для меня. Он делал их, когда был на Дальнем Востоке.

— Я не помню его поездки на Дальний Восток.

— Он был там в начале двадцатых, задумал путешествие примерно в то время, когда я уехал в Америку. Посетил Сингапур, кажется, Шанхай и даже Японию. Инженеры — большие путешественники, вы же знаете, как он любит ездить по свету.

Аликс вспомнила: дедушка действительно отсутствовал той осенью, когда погибла ее мать. Ей не сообщали, куда он отправился, хотя, вероятно, и упоминали. Слишком много событий произошло, слишком много всего наслоилось, чтобы отъезд дедушки запечатлелся в памяти девятилетней девочки. На нее вдруг нахлынули воспоминания. Словно выхваченная яркой вспышкой, как в кино, прошла череда кадров: бабушка стоит в холле, беседуя с подавленной, покорной внимающей тетей Труди. Лоб Труди собран морщинами, как бывает сейчас, когда она расстроена, — а бабушка говорит: какая милость судьбы, что Генри в отъезде, без него она лучше справится с затруднениями.

— Он брал с собой ту большую фотокамеру, которую любит у него одалживать Эдвин? Видимо, ему потребовалась целая команда кули, чтобы управиться с багажом.

— Вот вам образчик англичанина за границей.

— Вы путешествуете налегке?

— Мое поколение по-иному относится к путешествиям. Для нас в дороге важнее скорость, простота и удобство, чем уйма предметов личного потребления. Мы не возим за собой половину гардероба. Посмотрели бы вы, сколько баулов и чемоданов считала необходимым упаковывать моя мать, чтобы съездить на пару недель в Лондон.

— Чего мне больше всего недостает — таких вот мелких штрихов и подробностей, связанных с моей матерью, которые вы с такой легкостью приводите о своей. Я была просто мала, чтобы вещи осмысленно отложились в сознании. Но множество чемоданов я помню.

Она посмотрела на Хэла, который в этот вечер будто сам был частью антуража умиротворяющего английского зимнего вечера с потрескивающим камином и тишиной. От него исходила обнадеживающая атмосфера понимания, ненавязчивой, но прочной компетентности — столь далекой, казалось бы, от эфемерной и претенциозной жизни, которую, по представлениям Аликс, вел этот человек. В конце концов, он был своим, одним из них, из той же породы. Пусть он бежал от своих северных корней, но родился и вырос тут, среди гор. Он как-никак Гриндли, а не чужак.