Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька

— Но больше всего страху мы натерпелись во время их последнего визита, — снова заговорила мать Мари-де-Гонзаг, и в ее голосе можно было уловить пережитый ужас. — Немцы вошли в приемную, и на этот раз они прямо обвинили нас в том, что мы укрываем евреев. Якобы об этом им сообщил какой-то горожанин. Солдаты с автоматами окружили монастырь. Мы решили, что все кончено.

Мать Мари-де-Гонзаг дрожала всем телом. Мадемуазель Берже усадила ее рядом с собой на скамейку и продолжила рассказ:

— Я отвела девочек в часовню, и мы стали молиться Господу, чтобы он сжалился над нами. И — о чудо! — мадемуазель Соланж и на этот раз удалось убедить немцев не входить на территорию женского монастыря, где живут только монахини, женщины — учительницы, девочки-сироты, в том числе и несколько малышек, чьи родители погибли на войне. Наконец эти ужасные переговоры закончились, моя дорогая Мари, и солдаты ушли. И тогда я сказала девочкам: «Дети мои, нужно поблагодарить Господа!» Мы все собрались во дворе и молились… Святой Стефан в который раз защитил нас. Немцы три дня находились поблизости, рыскали в окрестностях дороги, ведущей в Вергонзак. Думаю, они охотились на партизан. Дело в том, что буквально за пару дней до этого ужаса партизаны действительно приходили к нам за продуктами!

У Мари словно пелена спала с глаз: она всегда считала, что в стенах монастыря девочкам ничего не угрожает. Как же она ошибалась! В это мгновение она горько пожалела о том, что все это время бездействовала, и даже позавидовала Леони. Почему она не ушла к партизанам вместе с Адрианом?

— И Адриан знал обо всем об этом, матушка?

— О том, что происходило до того, как его арестовали, — пожалуй. Он часто приходил к нам лечить детей. Но я строго-настрого запретила ему что-либо тебе рассказывать. Помочь ты бы ничем не смогла, так зачем заставлять тебя лишний раз волноваться? — мягко ответила мать Мари-де-Гонзаг. — Идем в кухню, Мари! Я хочу познакомить тебя с Бертой и Кларой. Хотя теперь мы можем называть бедняжек их настоящими именами — Бейла и Крэйндель. Они приехали к нам в 1942-ом. До Тюля они ехали на поезде, оттуда шли пешком. Их сопровождал молодой партизан, Пьерро, из организации Эдмона Мишле. Раввин хотел, чтобы их спрятали не в одном месте, а в разных, но я помню слова Бейлы: «Я никогда не расстанусь с мамой, потому что она живет только ради меня. Куда пойдет мама, туда и я!» Ну что мне было делать? Я сказала Пьерро, что мы возьмем обеих. Я поселила их в отдельной комнате. Они обе очень славные, стараются помочь, не гнушаются никакой работы…

— Это правда, — подхватила мадемуазель Берже. — Мать помогает на кухне, а дочка ловко управляется с иголкой. Однажды она принесла показать юбку, которую сшила сама. Юбка вышла отличная, поэтому мы сказали: «Ты не будешь больше работать на кухне. Лучше шей девочкам платья!»

Мари вошла в просторное помещение с огромной печью. С этим местом было связано немало воспоминаний. Женщина с каштановыми волосами, убранными под темный платок, чистила овощи. Мари поздоровалась. Женщина встала и с акцентом произнесла: «Здравствуйте».

— Крэйндель плохо говорит по-французски, — пояснила мать-настоятельница. — А вот ее дочь, пока жила здесь, хорошо освоила язык. Увы, у нас нет никаких известий об их родственниках. Я думаю, моя милая Мари, пройдут долгие месяцы, прежде чем некоторые семьи смогут воссоединиться. Многие мужья до сих пор в трудовых лагерях. Мы каждый день молимся, чтобы они живыми вернулись домой!

Крэйндель мягко улыбнулась Мари. Мари подумала, что эта женщина, как и она сама, живет в постоянной тревоге за судьбы своих близких. То, с каким достоинством она держалась, произвело на Мари огромное впечатление. На мгновение она устыдилась своей слабости. Нельзя, ни в коем случае нельзя отчаиваться! Очень скоро Адриан, Поль и Клод дадут о себе знать…

За столом было непривычно шумно: девочки никак не могли успокоиться, а взрослые даже не думали их журить. Наконец воспитанницы снова высыпали во двор, где их ждал неожиданный, просто волшебный сюрприз — плоды гранатового дерева. Таких фруктов они никогда не пробовали.

Этот подарок преподнесла сиротам чета американцев, остановившихся в доме булочника, мсье Шассена. Монахини наделили девочек кисло-сладкими плодами. Камилла бегом бросилась к матери, а следом за ней — Женевьева, Малу и Полин, державшая за руку свою младшую сестричку.

— Попробуй, мамочка, как вкусно! — воскликнула Камилла. — Ты когда-нибудь пробовала гранат?

— Да, мое солнышко, но это было так давно…

Мари вспомнила раскидистое гранатовое дерево, росшее возле калитки в саду, на ферме Жака и Нанетт. Они с Пьером часто лакомились его плодами. Но в Коррезе она видела гранаты впервые. Американцы, должно быть, привезли их издалека, потому что в саду у булочника они точно не произрастали…

Конец дня выдался теплым и солнечным. Девочки, полные жизненных сил, в цветастых платьицах и белых шапочках, играли и смеялись, радуясь настоящему и не задумываясь о будущем, как это свойственно детям.

Мари почувствовала, что жизнь понемногу возвращается в ее тело. Внезапно у нее появилась твердая уверенность: Поль и Адриан, где бы они ни были, все-таки живы. Она вспомнила, как жила в приюте и верила, что когда-нибудь родители заберут ее к себе. Сегодня сердце полнилось такой же сладкой и безграничной верой…

Эдмон Мишле, которого арестовали и отправили в Дахау в 1943 году, в яркий солнечный день 2 июня прибыл на вокзал в Бриве. Героя Корреза встречала огромная толпа. Он едва успел обнять детей и родителей, как люди подхватили его и стали качать. Недавний узник одного из множества концентрационных лагерей, о существовании которых мир узнал совсем недавно, для соотечественников стал символом победы.

А как были удивлены жители Обазина, узнав, что в их городке скрывались от нацистов еврейские женщины и девочки, спасенные членами организации, которую возглавлял Эдмон Мишле! В приюте они жили вместе с другими воспитанницами, и многие из них ничего не знали о своем происхождении. Вот только семитские имена монахини предусмотрительно заменили французскими. Отец Леон Бедрюн, настоятель францисканского монастыря Святого Антония, располагавшегося недалеко от Брива, тоже скрывал у себя евреев и беженцев.

И все это время над холмами Корреза царили тишина и безмятежность: благородные и смелые мужчины и женщины просто свято верили в то, что исполняют свой долг.

Когда Мари, сидевшая рядом с Нанетт в гостиной, посмотрев в окно, узнала высокую фигуру Адриана, она вскочила, не помня себя от радости.

Адриан, увидев, что она бежит к нему, распахнул объятия. С его полураскрытых губ готов был сорваться долгий, ликующий крик. И только когда он прикоснулся к ней, прижал к себе, он наконец поверил, что война закончилась.