Фред Стюарт - Золото и мишура

— Я ведь еврейка, — добавила она, желая помочь ему лучше понять сказанное ею.

— В самом деле? — переспросил он, удивившись так, словно перед ним вдруг предстал живой герой какого-нибудь мифа.

— Вас что-то в этом не устраивает? — несколько суше поинтересовалась она.

— Да нет, отчего же. Просто у нас в Индиане никогда не было никаких евреев… Так что это в некотором смысле даже интересно. Я всегда хотел встретить живого еврея.

— Почему?

— Когда я был маленький, мать читала мне Библию, и там говорится, что ваш народ убил Иисуса Христа, и вообще…

— Спокойной ночи, мистер Кларк. — Она направилась к двери.

— Эй, погодите, я сказал что-нибудь не так?

Она обернулась, и ее аметистовые глаза сверкнули.

— А я-то рассчитывала, что в Америке нет антисемитизма! Наверняка я ошибалась.

— Нет анти… чего?

— Да вы еще и глупый, как Хенкель фон Хеллсдорф?

— Как кто?

Эмма вышла из каюты, хлопнув дверью. Одолев половину расстояния до своей каюты, она подумала, что, возможно, была в данной ситуации не вполне справедлива. Кажется, он все-таки действительно ничего не знал о евреях и, следовательно, не мог быть антисемитом. Она уже хотела повернуть назад и извиниться перед ним, но в последний момент передумала. Было очевидно, что ложные утверждения, что все евреи несут ответственность за смерть Иисуса, уже достигли Америки, и этот яд, которому уже почти два тысячелетия, внедрился в общественное сознание, а стало быть, этот молодой человек, сам того не подозревая, все-таки является антисемитом. Не исключено, что антисемитами были все гои, вне зависимости от того, осознавали они этот факт или нет. Juden… Juden… Juden… Воспоминания о том, как скандировали это слово франкфуртские студенты, вновь проснулись в ее памяти. Это было отвратительно, ужасно, она никогда не сможет забыть или простить это…

Нужно, однако, быть справедливой к мистеру Кларку: может, он не хотел ее обидеть… А кроме того, он так красив, мой Бог… Хотя его волосы какие-то странные…

Эмма собиралась уже открыть дверь своей каюты, когда услышала вдруг звуки, будто кого-то тошнит, Взглянув в сторону борта, она увидела молодого человека, который перевесился через палубное ограждение: его выворачивало наизнанку.

— Дэвид! — Она поспешила к нему. — Дэвид, что с тобой?

Он выпрямился, отер губы рукавом правой руки, тогда как второй рукой держался за поручень. Он заметно дрожал и, казалось, был нездоров.

— Бурбон… это от него мне сделалось так нехорошо… Я…

— Дэвид, ты же пьян, — прошептала она.

— Да, я немного… ик!.. выпил немного… Ужасно себя чувствую.

— Я помогу тебе добраться до каюты. Обними меня, держись крепче.

Он последовал совету Эммы и сильно навалился на нее. Она повела его к двери его каюты, отворачивая нос: от Дэвида отвратительно пахло виски и блевотиной:

— Ну и запах от тебя! — сказала она.

— «Я жизнь свою в булавку не ценю…».

— Тсс… Отца разбудишь, он будет сердиться.

— Да, ты права… Бен-Шекспир тут как раз цитировал… ик! Забавный он человек… Жуткий актер… ик!.. «Быть или не быть, вот в чем… ик!.. О Господи!..

Дэвид вырвался, подбежал к парапету, и его снова вывернуло. Эмма терпеливо ожидала кузена около двери, и тут внезапно поняла, что именно показалось ей странным в облике мистера Кларка. Волосы у него были черными, а щетина, которой он зарос, была светлой.

Значит, он перекрасил волосы. Но зачем? И тогда, вспомнив его скрытые манеры, Эмма поняла. Он скрывается! Да, именно так, он скрывается. Как странно!

Но от кого или от чего он скрывается?

— Бриллианты у них, — прошептал Бен-Шекспир эконому. Они стояли сейчас в кормовой части главной палубы. За их спиной огромные пароходные колеса зачерпывали лопастями воду и вздымали фонтаны брызг, проделывая все это с механической неутомимостью. Вгрызаясь в темную воду реки Огайо, отталкиваясь от этой воды, пароход, двигаясь по течению, развил скорость около двенадцати узлов, не меньше. Была полночь, и кроме двоих мужчин на всей палубе не было видно ни души.

— Почему ты так думаешь? — спросил Рихтер.

— Я накачал бурбоном этого сопляка, едущего вместе с ними, и хотя он начал с того, что евреи никогда не пьют много, мне показалось, что виски пришлось ему очень даже по нутру. Он трепался о семействе де Мейер, какие они там все замечательные. Похоже, он втюрился в девчонку. Затем рассказал, что ее отец заплатил часть его дорожных издержек, за что он, мол, ему крайне признателен. Я сказал, что три билета в первом классе через Атлантику стоят немало денег, а он усмехнулся и сказал, что мистер де Мейер имеет при себе половину всех бриллиантов города Франкфурта. Будь этот сопляк трезвым, черта с два он рассказал бы мне такое.

— Но в каютах ничего нет. Я обыскал все три.

— Значит, они должны быть на нем.

— В поясе, думаешь?

— Скорее всего.

— Как же в таком случае к нему подобраться?

Бен-Шекспир повернулся спиной к ветру и ссутулился, чтобы прикурить сигарку.

— Ну, — сказал он, выпуская дым, — придется нам сымитировать какой-нибудь несчастный случай. Река большая…

Эконом насупился.

— Похоже на убийство, — прошептал он.

— Неужели?! А «половина всех бриллиантов города Франкфурта» похожа на наш с тобой пенсионный фонд.

Ганс Фридрих Рихтер на секунду задумался.

— Ты правильно сказал, — прошептал он, — река большая… И, черт побери, он всего-навсего еврей.

Арчер лежал на койке в своей каюте, глядя в потолок и пытаясь сообразить, что же такое он мог сказать, отчего прекрасная Эмма де Мейер так вдруг оскорбилась.

— Эмма… — чуть слышно прошептал он.

Явно было, что ей пришлось не по вкусу его замечание о том, что евреи убили Иисуса Христа. Но разве это не так? И хотелось бы знать, что именно называется этим, как его, анти…? Как она там произнесла это слово? Семитизм, что ли? Если это значит ненавидеть евреев, то к нему это слово не имеет решительно никакого отношения. Иисус Христос ведь и сам был евреем, не так ли? Все это бессмыслица какая-то, но тем не менее Эмма на самом деле обиделась. Арчер припомнил сейчас выражение ее потрясающих глаз, припомнил, как она хлопнула дверью каюты. Никогда прежде не доводилось ему встречать столь восхитительную, столь прекрасную девушку. Вообще-то не так уж много девушек он видел в своей жизни, поскольку рос на ферме, однако кое-кого видеть ему все-таки доводилось, но ни одна из виденных им девушек не потрясала его до такой степени. Эмма де Мейер была девушкой его снов, а у Арчера были интересные сны. Множество снов. То были сны неистовой страсти, от которых он просыпался весь в поту, со спермой на животе.

Арчер уселся на койке. Нужно будет как-то объяснить ей, что ничего дурного он не имел в виду. Поднявшись с постели, Арчер через голову стащил ночную рубашку и швырнул ее на койку. Оставшись без одежды, взглянул на свое молодое тело. Когда он подумал об Эмме, то почувствовал странное ощущение в члене, том самом органе, который доставлял ему столько затруднений хотя бы уже потому, что имел обыкновение возбуждаться в самые неподходящие моменты — вот как сейчас, например. Арчер принялся торопливо натягивать одежду. «Я должен увидеть ее, должен ей объяснить, а днем я не могу покинуть эту чертову каюту из опасений, что меня могут обнаружить. Если я смогу добраться до Луисвилля, тогда я спасен. Если, если, если бы…»