Татьяна Лыжова - Исповедь проститутки

Моника поведала мне все последние новости с «восьмёрки». Эмилию в начале зимы перевели в эскорт, и теперь она так задрала нос, что даже не здоровалась при редких встречах. Сашу, которую тоже готовили в эскорт, вместо повышения выгнали – за злостные нарушения дисциплины. Даже смешно: «за злостные нарушения»! Как будто речь идёт о пансионате благородных девиц, а не о борделе. Луизу, прежнюю подружку злополучной Ирмы, понизили на «семёрку».

– Эта дура своим нытьём просто всех достала, – выругалась Моника. – Причём, не только нас и администраторов. Она ведь стала клиентам устраивать сеансы психоанализа, на которых, вместо того, чтобы пахать, изливала душу и плакала на «сильном мужском плече». Короче, съехала девочка с катушек. Таисия предупредила, что дальше «семёрки» ни понижать, ни повышать её не собирается. Если не опомнится и не возьмётся как положено за работу – полетит к чёртовой бабушке. Так девчонки с «семёрки» говорят, «строчит» теперь, как потерпевшая: больше никаких душевных излияний, только минет, стриптиз, и опять минет. Нашла, чем рот занять, вместо пустой болтовни.

Мы с Моникой покатились от смеха.

– Ну а у тебя как дела? – спросила Моника. – Что произошло в твоей жизни за последние шесть месяцев, которые мы не виделись?

Я рассказала своей вновь приобретённой подруге обо всех главных событиях, ворвавшихся в мою жизнь, подобно ветру перемен, и навсегда изменивших её привычное течение. Я рассказала Монике о наркоманке Элле и о том, как мы боролись за её избавление от страшной зависимости, о наших с Жанной визитах в жуткую мрачную клинику, где Элла находилась целых три недели; о том, как больше двух месяцев назад пропала наша подруга, милая и нежная Ксюша, о том, как её поиски до сих пор не дали результатов, и мы всё ещё не знаем, где она, что с ней, жива ли она.

– Ну а как твой милый? Не помню, как его зовут, – спросила Моника. – Виктор, кажется? Помнится, ты не общалась с ним тогда. А как сейчас?

– Всё так же, – ответила я. – Мы по-прежнему не видимся. Правда, был период, когда мы общались самым тесным образом. И даже всё шло к тому, что … Мне так показалось. Но это было уже так давно, что, кажется, происходило не со мной и не в этой жизни.

И я рассказала Монике свою невесёлую сказку о нашей с Витей попытке быть вместе, сказку с несчастливым концом.

– Глупо, – сказала Моника, когда я закончила рассказ.

– Что «глупо»? – не поняла я.

– Глупо и безрассудно было взять и всё перечеркнуть, – ответила Моника.

– В смысле? – я уставилась на неё.

– Да что тут непонятного? – сказала Моника. – За своё счастье бороться надо! Зубами вырывать его, если потребуется, и никому не отдавать! А ты взяла, и так безвольно и безответственно отказалась от своего мужчины. Неужели тебе никто об этом не говорил?! Неужели твои подруги даже не пытались переубедить тебя?

– Нет, они пытались, они ругали меня, так же, как и ты сейчас ругаешь, – ответила я. – Но это всё ни к чему. Поздно уже. У него скоро родится ребёнок.

– Ой, да ладно тебе, – Моника махнула рукой. – Заладила одно и то же. Слышали уже. А ты уверена вообще, что его жена в самом деле беременна? И, если да, то уверена ли ты, что именно от него? Да ты ведь ничего не знаешь наверняка. Ты поверила на слово какой-то проходимке.

– Она не проходимка, она его жена, – поправила я.

– Да хоть трижды жена! – взорвалась Моника. – Ты что, Марго, вообще меня не слышишь?! Да она могла просто всё выдумать, чтобы устранить тебя и вернуть Виктора. И ей это удалось. Ты сразу же сложила оружие, даже не попытавшись защищаться и отстаивать своё право на счастье. Браво ей! Соперница устранена, муж снова при ней. Теперь и забеременеть можно, чтобы нагляднее всё было и правдоподобнее.

– Зачем ты говоришь мне всё это? – сказала я. – Теперь уже поздно, всё уже в прошлом, и ничего нельзя исправить.

– Как это «нельзя исправить»?! – снова вскричала Моника. – Никогда не поздно исправить свои ошибки, особенно, когда они настолько бессмысленны и глупы.

– Хорошо, допустим, ты права, – я тоже разгорячилась. – Но почему тогда весь этот месяц он ни разу мне не позвонил, даже не попытался увидеться со мной? Значит, его всё устраивает? Значит, я права, что я была ошибкой в его жизни?

– Ой, как в твоей головоньке всё понапутано, Марго! Да как же он мог тебе звонить, когда ты так его отшила в последнюю вашу встречу?! – не унималась Моника. – Он ведь мужик, в конце концов, и тоже имеет гордость и достоинство.

– Вот и пусть теперь тешится этой своей не уязвлённой гордостью и достоинством, – сказала я.

– Ну и дура, – ответила Моника. – Не понимаешь, что сама обеими руками от себя счастье отталкиваешь. Тоже гордишься чересчур, самолюбие своё не хочешь потревожить!

– Слушай, а ты настырнее даже, чем моя Томка, – сказала я. – Много раз я уже топтала свою гордость. Хватит. Не хочу больше. Не могу. Так спокойнее. Не хочу снова через всё это проходить. Слишком больно. Да и надо ли? Есть ли смысл? Я не нужна ему, пойми. Семья, жена, будущий ребёнок – всё это ближе и теплее, и надёжнее, чем сомнительное счастье с проституткой. Такой союз обречён, и Виктор вовремя понял это, раз не позвонил и не появился ни разу. И, слава богу, и пусть они живут вместе, а меня оставят в покое. У него свой путь, у меня свой! И хватит об этом, прошу тебя.

Моника вздохнула, поняв, наконец, что я тверда в своём решении, и что не имеет смысла дальше спорить и доказывать. Да, возможно, она и права. Возможно, надо было не поверить тогда на слово, не уходить, а дождаться Виктора и выслушать его решение. Да и вообще, не о чем уже говорить. Всё уже сделано и решено, и этого не изменить. Да и была ли любовь? Любил ли он?

Мне было горько сомневаться, выискивать и находить в прошлом подтверждение своим догадкам и сомнениям, развенчивая тем самым свою прекрасную сказку и легкомысленно отказываясь от своего права на счастье. Порой лучше оставить всё в прошлом и не возвращаться с ревизией, не разбирать всё по полочкам и не пытаться дать ответы на все вопросы, чтобы не уничтожить прекрасные воспоминания и не разрушить внутреннее знание того, что в твоей жизни было что-то настоящее, сильное и неповторимое. Пускай в прошлом, пускай совсем недолго, и ты не успела даже как следует прочувствовать и насладиться любовью и счастьем, но это было – ты испытала сильнейшие чувства, ты была любима, ты была нужна, по-настоящему нужна. И это знание, этот опыт будет маяком в твоей дальнейшей жизни, будет светить тёмными безлунными ночами, и согревать в тяжёлые периоды жизни.

Таким маяком стали для меня те три счастливых дня, когда калейдоскоп моей жизни вдруг чудесным образом сложился в замечательную картинку. А потом злой рок, судьба снова вмешалась и разрушила идеальный узор. И я не хотела сейчас задаваться вопросами: что было на самом деле, и чего не было, или что могло бы измениться, если бы я повела себя иначе, и вообще, права я или нет? И меньше всего мне хотелось обсуждать эти вопросы с кем-либо, даже с близкими подругами. Мне не нужны были ничьи советы. Никто из них не знает, как для меня лучше. Никто не знает, как правильно на самом деле.