Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Вопрос «а вкусно ли варево?» к делу не относится.

Итак, навскидку, но без промаха, внутри Площадки легко выделить нижеследующие категории:

а)нормальные, они же персонал, они же медбратья, они же падлы в белом и т. п., и т. д.;

б)«не все дома», они же «сдвиг по фазе», они же «малость тогó» и т. п., и т. д.;

в)свихнутые, они же тронутые, они же чокнутые, они же шизики и т. п., и т. д.;

г)полудурки, они же полуцвéты, они же с прибабахом, и т. п., и т. д.;

д)«совсем тогó», они же «безвозвратно свободные», они же

«невозвращенцы» и т. п., и т. д.

Для начала, нужно чётко осознать размытость и подвижность границ между вышеизложенными категориями – некоторых медбратьев от некоторых категорий отделяет лишь цвет униформы.

Во-вторых (и это важно!), пробным камнем, позволяющим проводить разграничения, является возможность утилизации данного индивидуума в интересах текущей общественной формации, которая и создаёт Площадки.

Такая формация необходимо должна быть текущей.

Теперь по порядку.

Страдающих «сдвигом по фазе» от нормальных отличает их неумение всегда и во всём быть таким же, как все. Поэтому для всех, кто как все, они – «малость тогó».

Дон-Кихот, у которого «не все дома», великолепно вписался бы в ряды нормальных в предыдущей до него формации; там бы он был как все.

Чокнутые, эти непостижимые гении, изобретают теорию вероятности, или пишут роман «Поминки по Финнигану», а потом нормальным приходится прикидываться будто смыслят хоть малейший бельмес во всём этом.

Вот за это, если ты толкаешь свои бредовые идеи не располагая соответствующим дипломом – добро пожаловать в пятое отделение.

Курорт Площадки ждёт вас!

Полудурки не в состоянии доходчиво изложить логику своих действий, однако, располагая опорно-двигательным аппаратом достаточным для перемещения тяжестей, а также способностью к репродукции, они являются становым хребтом любой формации.

Просто их время от времени надо подрихтовывать, чтоб эти санчи пансы отирали висящую с их губ слюну и не переходили бы улицу на красный.

Тарзанно ревущий «невозвращенец», достигший абсолютной свободы от условностей морали и поведения человечьей породы, запросто станет своим в семье бурых медведей, либо в утраченном переходном звене между обезьяньим и человечьим стадом, но нынешним нормальным его качества ни к чему.

Да, но зачем мы друг другу?

На кой ляд нормальным те, что «совсем тогó»?

Не будем забывать о подвижности категорий – до прихода к абсолюту, «невозвращенцы» начинали в предыдущих лигах.

И, кроме того, кое-кто из нормальных (или тех, кто коси́т под них) могут питать надежду – а вдруг те всплывут обратно из своих грубин?

Не бойся! Не догонят!

Им не подняться до сияющих вершин твоей абсолютной свободы…

К какой категории отношусь я лично?

Методом исключения лишнего, неопровержимо оказываюсь «малость тогó».

Ведь нормальный не станет ржать непонятно с чего, когда один, а телевизор не включён на «Comedy Club».

К тому же я слышу голоса во сне, таить не стану.

Я сплю, а они мне читают – таким отстранённым тоном – куски прозы.

Неплохо сложенная ёмкая проза – я так не умею; смахивает на сценарии голливудовских фильмов.

Голос сменяется визуальной иллюстрацией, а при смене в сюжетной линии, он снова начинает бубнить.

Мне эти голоса не нравятся – спать мешают, но как их отключать не знаю.

В полудурки я не прохожу из-за своей брезгливости к нечистотам; физическим и прочим.

Ну, а в категорию гениев у меня IQ не хватит. Я не проверялся, но точно знаю, что не хватит.

Конечно, по ходу жизни приходится промелькивать в любых категориях, ведь я всего лишь капля в струях текущей формации.

Порой и меня выносит на стрежень, а ино – и по перекатам волочит, или в затоне прохлаждаюсь.

О чём, вобщем-то, и толкую в этом вот письме, к которому давно пора вернуться …)

Всё возвращается на круги своя и через сорок пять дней я вернулся в нашу бригаду.

Два месяца спустя ягодицы тоже вернулись в свою нормальную форму.

Тело заплывчиво.

Просто, идя по улицам Посёлка, где в пыльных колдобинах будущих луж валялись груды яблок-падалок, вынесенныe вёдрами из огородов, я жалел, что как-то всё катится без меня.

На Декабристов 13 появился Гена, муж моей сестры Наташи.

Он представитель зажиточной прослойки населения.

Мать его, Наталья Савельевна, лицом и синими глазами походила на киноактрису с Мосфильма, а работала в ресторане на Вокзале, откуда каждый вечер возвращалась с сумками съестного.

Отец, Анатолий Анатольевич, уже вышел на пенсию, постоянно на всех покрикивал и пил свои лекарства – явный представитель руководящего звена.

У молодожёнов пока что не всё ладилось с родителями мужа, но всему своё время.

Да, свадьбу я пропустил, но нет худа без добра – Леночка съездила всё же в «Артек».

Дело выгорела, вопреки пессимистическим прогнозам Слаушевского.

К тому же так дёшево – я и копейки не заплатил, всё за счёт профсоюза.

Повидалась ли Леночка со своей матерью, Ольгой? Ведь Феодосия тоже в Крыму.

Не знаю.

Я так никогда и не научился задавать самые элементарные, простые вопросы.

Молодожёны вернулись жить к родителям молодомужа и, в качестве свадебного подарка, я построил во дворе их хаты гараж и летнюю кухню под одной крышей.

Крыша, конечно, не моя забота – от меня стены и проёмы.

Ну, ещё там перегородки в ванной внутри хаты.

Так, по мелочам.

Почту, приходившую мне на Декабристов 13, перекладывали на вторую полку этажерки, рядом с фотографией Иры.

Она стояла в летнем ручье во время пионерской практики возле города Козельск, на севере Черниговской области, в чёрных спортивных штанах, закатанных выше колен и улыбалась из-под козырька косынки.

Почта не менялась – раз в месяц журнал «Всесвит».

Я раскрывал его и, зажмурившись, нюхал где-нибудь из середины – мне всегда нравился запах свежей типографской краски.

Однако, на этот раз нюхать было нечего – там лежал конверт, который мне сразу не понравился.

Его словно бы второпях вспороли кухонным ножом, а потом в испуге заклеили канцелярским клеем, положив, для верности, ещё два слоя того же клея поверх всего.

Тут явно чувствовалась рука дилетанта; проба пера подрастающего поколения.

Я вскрыл конверт сбоку, но всё равно пришлось отдирать бумажку прихваченную клеем, пожертвовав кусками машинописного текста.

– Что там, Серёжа?– с тревогой спросила моя мать.

– Тебе Леночка не сказала?