Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

И тут из-за густого куста, с воплем «бросай оружие!», вдруг выпрыгнули две взрослые женщины, лагерные воспитательницы.

Мы ошарашенно обронили свои палки и, приготовленной уже шеренгой, были отконвоированы к воротам лагеря.

Одна шла впереди, вторая замыкала строй.

На вечерней линейке директор объявил, что случилось ЧП, и что родителям сообщат, и что будет поставлен вопрос об исключении нас из лагеря.

После линейки мои брат с сестрой подошли ко мне из своего младшего отряда:

– Ну, тебе будет!

– А!– отмахнулся я, хоть и страшился неопределённости наказания за постановку вопроса о твоём исключении.

Эта неопределённость мучила меня до конца недели, когда снова настал родительский день и мама привезла сгущёнку и печенье, но ни словом не помянула мой проступок.

Мне отлегло, а когда родители уехали Наташа рассказала, что мама уже знала о случившемся и, в моё отсутствие, расспрашивала кто ещё ходил в бега со мною, а потом сказала папе:

– Ну, этих-то не исключат.

В конце лета в жизни Квартала произошло изменение, каждый день в пять часов во двор стала приезжать машина для мусора, она громко сигналила и жильцы домов несли к ней свои мусорные вёдра.

А ящики из мусорки за нашим домом куда-то увезли и заколотили её ворота досками.

В сентябре на длинном поле от Бугорка до мусорки тарахтел и лязгал бульдозер, передвигая горы земли. После него осталось широкое поле, метра на два ниже прежнего, в следах от его гусениц.

Ещё через месяц был воскресник для взрослых, но папа разрешил и мне пойти с ним.

За соседним кварталом на опушке леса стояло длинное здание похожее на барак в пионерлагере и люди воскресника начали его бить и разваливать.

Папа забрался на самый верх, он ломом сбрасывал целые куски крыши и при этом покрикивал:

– Э! Ломать не строить! Душа не болит!

Мне воскресник не очень понравился – там прогоняют, чтоб ты близко не подходил, а просто слушать как визжат гвозди, когда их вместе с досками отдирают от балок, быстро надоедает.

( … теперь вот никак не вспомню – накануне воскресника, или сразу после него, Никита Сергеевич Хрущёв был свергнут с поста и самым главным стал Леонид Брежнев.

И это когда до коммунизма оставалось каких-нибудь восемнадцать лет …)

В своей весьма полезной книге Сетон-Томпсон настаивает, что луки надо делать непременно из ясеня.

Но где тут его найдёшь, ясень-то? В лесу одни только сосны да ели, а из лиственных берёза с осиной, а всё прочее уже кустарник.

Так что луки, по совету соседа по площадке Степана Зимина, я делал из можжевельника.

Можжевельник нужен не старый, тот слишком ветвист, и не слишком толстый, а то не согнуть.

Полутораметровое деревце в самый раз – лук будет упругим и сильным.

Пущенная из него стрела взовьётся в серое осеннее небо метров на тридцать, едва разглядишь, а потом отвесно упадёт и воткнётся в землю, потому что наконечником у неё гвоздь примотанный изолентой.

Саму стрелу надо делать из тонкой штукатурной рейки – расщепить её вдоль и обстругать округло.

Вот только оперения у моих стрел не было, хоть у Сетон-Томсона и объяснялось как его делать.

Во-первых, откуда перья взять? Папу просить бесполезно, у него на работе только механика…

На зимних каникулах я узнал, что мальчики из наших двух кварталов по субботам ходят в Полк смотреть кино в клубе части.

Полк – это где солдаты продолжают службу после окончания школы новобранцев.

Идти туда в первый раз было немного страшновато, потому что среди детей ходили неясные слухи будто в лесу какой-то солдат задавил девочку, как и зачем непонятно, но точно, что чёрнопогонник, а в Полку все солдаты – в красных погонах.

Туда идти, как в школу, но только мимо неё и – дальше, по широкой тропе под высокими елями, а потом всё прямо и прямо, пока не выйдешь на асфальтную дорогу; по ней подняться к воротам, где часовые, но мальчиков они не останавливают и можно проходить к зданию с вывеской Клуб Части.

Внутри длинный коридор с тремя двустворчатыми дверями, на стенах между которыми картинки с портретами солдат и офицеров и краткое описание их беззаветных подвигов и героической смерти для защиты советской Родины.

Широкие двери открывались в огромный зал без окон, с рядами прибитых к полу кресел из фанеры, а между раздвинутых кулис высокой сцены натянут белый тугой экран. Проход от сцены к задней стене делил зал пополам.

Солдаты входили группами, стуча сапогами по доскам пола, громко перекликались и понемногу заполняли зал.

Время тянулось долго.

И я в очередной раз перечитывал надписи на красном кумаче двух плакатов по обе стороны от сцены, за которыми прятались чёрные ящики динамиков.

На левом плакате жёлтая рамочка охватывала портрет головы человека в широкой бороде и длинных волосах вместе с его словами:

«В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот, кто не страшась усталости карабкается по её каменистым тропам, достигнет её сияющих вершин.»

И подпись – К. Маркс.

На правом – голова без волос и бородка клинышком – ещё до подписи понятно, что это Ленин, и он сказал:

«Кино не только агитатор, но и великий организатор масс.»

По мере заполнения зала, мальчики перебирались с первых рядов на сцену и кино смотрели с обратной стороны экрана – он просвечивался. Какая разница проплывёт Человек-Амфибия слева направо или наоборот?

А бунтовщик Котовский всё равно убежит прямо из зала суда.

Некоторые мальчики оставались сидеть в зале на подлокотниках между сиденьями.

По ходу кино в темноте порой раздавался крик от какой-нибудь из дверей:

– Ефрейтор Сóлопов!

Или же:

– Второй взвод!

А заканчивалось одинаково:

– На выход!

Если кино вдруг обрывалось и зал тонул в полной темноте, со всех сторон вставала оглушительная стена свиста, грохота сапогов о доски пола и криков:

– Сапожник!!!!!!!!!!!………..

После кино мы шли по ночному лесу домой и пересказывали друг другу то, что вместе же и смотрели:

– Не! Ну, а как он его двинул! А?

– Не! Не! А тот и не понял, что он там!

Конечно же, кино показывали не только в Полку.

Ещё и в Доме офицеров, но там вход по билетам и, стало быть с родителями, а им же некогда.

Правда, по воскресеньям был бесплатный дневной сеанс для школьников – чёрно-белые сказки, или цветной фильм про пионера-партизана Володю Дубинина.

В одно из зимних воскресений я сказал маме, что иду во двор.

– Ещё чего! В такую погоду никто не гуляет.

За стёклами кухонного окна теснился сумрак исчёрканный линиями суматошно несущихся снежинок.

– Видишь что творится?

Но я канючил и не отставал, пока мама не рассердилась и сказала, чтоб я шёл куда хочу, но всё равно там никого не будет.