Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

А потом я подумал – день уже начался, интересно: сколько смогу продержаться без сна?

Где-то к полудню, когда играл в шахматы с Серёгой Чаном у них на крыльце, на Гоголя, рядом с колонкой, чувствую, что звуки разговора как-то очень издалека доходят и толком уже не врубаюсь что конкретно мне говорят.

Вобщем, вернулся к себе на дачную полку и – заснул.

А когда встал – светло, пошёл в хату – на ходиках пять часов, но в календаре уже другой день.

Я проспал больше суток?

Все смеются, говорят:

– Да! Здоров ты спать!

Потом оказалось, что дядя Толик придумал оторвать сегодняшний листок календаря.

Вобщем, кролики у нас тоже совсем недолго продержались.

В то воскресенье я опять поехал на Сейм велосипедом, но уже один.

Знакомая дорога промёлькивает под спицами быстрей, тем более, что ехал я совсем налегке – Сашка с Наташкой тоже собирались приехать на сеймовской пляж двухчасовой электричкой. Вот и привезут мне чего-нибудь пожевать.

Откуда мне было знать, что от велопробега и купаний так сильно есть захочется. Аж живот подвело. И я уже видеть не мог, как пляжники созывают друг друга, усаживаются в кружок на разостланных по песку одеялах-покрывалах и начинают уминать свои вкуснятины.

Долго ещё?

И я навострял уши, когда в разных концах пляжа разные приёмники, настроенные на один и тот же «Маяк», начинали объявлять одно и то же точное время после шестого сигнала «пиии!»

Наконец, по мосту через Сейм прогрохотала двухчасовая электричка на Хутор Михайловский.

От сосновой рощи за полем показались группки пешеходов. Но ни в первой волне вновь прибывших, ни в последующих сестра с братом не появились.

Что за дела? Договаривались же – буду ждать их на пляже. Жрать охота.

Тут ко мне подошёл Саша Плаксин, он тоже жил на углу Гоголя, напротив колонки.

Наташа сказала ему передать мне, что они не приедут, потому что мы идём на день рожденья к дяде Ваде и мне надо приехать прямиком к нему.

– Всё? Больше ничего не передавала?

– Нет.

Ну, правильно – зачем набивать желудок, когда идёшь на день рожденья.

И я поехал обратно с желудком прилипшим к хребту.

Знакомая дорога уже не казалась такой короткой. Педали отяжелели и я уже не спринтовал, а крутил их с заметной натугой, под крутившуюся в уме заунывную песню разбойников из кинофильма «Морозко»:

Лес кончился, пошла тропа вдоль железнодорожной насыпи, а впереди ещё больше половины пути.

До чего, всё-таки жрать хочется…

Когда показался большой щит на въезде в город с надписью «Ласкаво просимо!», я почувствовал, что дальше не могу и свернул в заросшую травой канаву, что тянулась к лесополосе.

И по всей канаве ни одной былинки из тех, что мы когда-то показывали друг другу на Объекте.

Всё только лишь спарыш да такие же несъедобные одуванчики.

Ещё эти вот, с метёлочками наверху.

Я вытаскиваю их верхушки и жую мягкую часть стебелька. Нет, это не еда…

И ещё малость полежав в канаве, я еду к дяде Ваде домой.

Там я оказался самым первым из гостей.

До этого летнего дня я нос воротил от сала, и мама мне говорила:

– Может тебе марципанов на блюдечке?

Но после него знаю – нет ничего вкуснее ломтя сала на краюхе чёрного хлеба.

( …кому-то не кошерно? Ну, и ладненько! Мне больше достанется!..)

В июле мы – брат с сестрой и я – поехали в военно-патриотический лагерь в городе Щорс. Путёвки предложили в школе, совсем недорого.

Пришлось мне опять одевать пионерский галстук.

Щорс стоит в стороне от магистралей, поэтому туда надо ехать на дизельном поезде часа четыре.

Там нас ждала обычная пионерлагерная рутина: мёртвый час после обеда, редкие выходы через город к речке– купаться возле железнодорожного моста.

Хорошо, хоть библиотека есть.

Правда, случился один необычный день.

После подъёма в столовой собрались одни только ребята. Старшая пионервожатая объявила, что наших девочек похитили, после завтрака идём их искать.

Ну, прямо как в детстве; казаки-разбойники. Отыщем полонянок по стрелам на песке лесных тропинок.

Там, где лес кончился и пошли ровные ряды сосновых лесопосадок, дорога вывела на перекрёсток. Куда теперь?

Мы разделились на поисковые группы.

Я и двое ребят пошли направо.

Дорога вернулась к опушке и привела к одинокой хате за низким штакетником. Наверное, лесник тут живёт.

Во дворе ни души, даже собаки нет. Поближе к хате, под деревом, пустой гроб – и крышка рядом.

А что остаётся делать, если тебе в детстве баба Марфа читала «Русские былины»?

Конечно, я лёг в этот гроб и попросил ребят накрыть меня крышкой – как Святогор просил Илью Муромца.

Они исполнили мою просьбу. Я полежал в тесной темноте, совсем не страшно, приятно пахнет стружкой из рубанка; потом я попробовал сдвинуть крышку, но она не поддалась – наверное, они уселись сверху.

Кричать я не стал – начитанный, знаю, что от каждого вопля, как от удара мечом Ильи Муромца, гроб будет окольцовываться дополнительным железным обручем.

Я ещё подождал, а потом легко сдвинул крышку в сторону.

Вокруг было тихо и пусто. Тем ребятам, наверное, жутко стало сидеть в безлюдном дворе на молчаливом гробу.

Когда я вернулся к перекрёстку, все уже были в сборе, и похищенные девочки тоже – пора возвращаться в лагерь на обед.

До конца смены в том лагере я не пробыл; старшей пионервожатой позвонили из конотопского горкома комсомола и сказали, что мне нужно ехать в лагерь подготовки комсомольского актива в областной центр, город Сумы.

В последний вечер перед отъездом, в лагерь пришли местные щорсовцы и хотели устроить мне разборку.

Они даже всовывались в окно спальни и жестами показывали, что мне – кранты.

То ли я неудачно им как-то возразил во время купания под мостом, или какая-то из местных девочек, отдыхающих в лагере, пожаловалась им, что я слишком много о себе воображаю и выделываюсь.

Не влезли они потому, что в спальне была вожатая.

Она ещё потом сопровождала меня через тёмный лагерь в отряд моих сестры и брата – попрощаться перед отъездом.

В сумском лагере подготовки комсомольского актива ребят из Конотопа было четверо и мы жили в палатке с четырьмя койками, а обе наши девушки в одной из спален длинного одноэтажного корпуса.

Ещё в лагере было отдельное здание столовой и сцена-раковина перед рядами скамеек из брусьев, в окружении полузасохших сосен.

На этих скамейках до обеда мы записывали лекции в выданные нам блокноты – убей не помню о чём.

Когда-то, в пионерлагере за Зоной, палатка старшего отряда казалась мне частью волшебно-былинного мира, я испытывал чувство благоговения в зачарованном пространстве меж её стен с трепетными тенями листвы на тёплом от солнца брезенте.