Наталья Медведская - Незабудка

Она осознавала: «Придётся остаться мне. Конечно, я могу привести тысячу доводов. Как тяжело учиться на последнем году учёбы в чужом классе. Что не справлюсь, но это нечестно по отношению к родителям. Наоборот, мне придется очень постараться убедить их: самым лучшим вариантом будет, если за дедом присмотрю именно я».

Через месяц Анне Ивановне предстояло уйти в декретный отпуск. Антон Сергеевич даже не намекал дочери остаться в Степановке. Понимал: такое решение она должна принять сама. Знал одно: жене лучше поскорее уехать. Оставлять с отцом нельзя – это все равно, что бросить в беде двух беспомощных людей. Предложение Тани он воспринял с неописуемым облегчением – это казалось выходом для всех. Он испытывал огромную благодарность к своей девочке за понимание и только сейчас осознал: дочь по-настоящему стала взрослой.

Рано утром, проводив родителей на автобус, Таня поставила завтрак на стол. Позвала деда. Он не шевельнулся. Перепугавшись до смерти, принялась трясти его за плечо.

Дед Иван повернулся и посмотрел на внучку сумрачным взглядом.

– Ты чего? Я пока живой. Потом поем. Беги в школу, а то опоздаешь.

– Обещай, что поешь, – настаивала она.

– Честное пионерское, – буркнул он и отвернулся к стене.

Таня надела синее платье. Оно хоть как-то походило на школьную форму. Сумка с чистыми тетрадями, купленными в местном магазине, заменила портфель.

Степановка походила на большой, красивый сад. Некоторые дома, окруженные деревьями, не просматривались с дороги. Для конца ноября погода стояла аномально тёплая. По утрам доходило до десяти тепла. Часть деревьев уже сбросила листву, остальные все ещё сохраняли разноцветное убранство.

Накануне они с отцом ходили к директору в ближайшую русскую школу. Теперь короткая дорога через лес была ей знакома. В Степановке находилась украинская школа, но Таня не могла учиться в ней. По асфальтированной дороге окружным путем ездил автобус, собирая учеников с трёх ближайших сел. Рейс, на котором школьники добирались в школу, был в семь часов утра. Таня его благополучно проспала. Стояла замечательная погода. Времени до начала занятий оставалось достаточно, чтобы добраться в школу пешком. Предстояло пройти всего три километра. Она шагала по узкой, лесной дороге, а мыслями находилась далеко. На душе лежала огромная тяжесть. Ничто не радовало: без Сашки стало пусто, одиноко и тоскливо.

«Только на секунду увидеть бы его, и станет легче переносить разлуку», – мечтала Таня.

***

Татьяна совершенно не боялась появиться в чужом классе. Обычно она не любила, когда разглядывают, но сейчас любопытные взгляды её не смущали.

– Здравствуйте. Я буду учиться в вашем классе. Скажите, пожалуйста, где я могу сесть? – обратилась она к ученикам.

– Соседка, иди сюда. Сядешь со мной, – позвала Олеся, показывая рукой на свободное место.

– Я не знала, что ты учишься в этом классе, – удивилась Таня, усаживаясь рядом с ней.

– И я не знала, что ты осталась, а не уехала с родителями. Ты без учебников?

– Пока да. Позже родители вышлют учебники и форму, – пояснила она свой необычный наряд.

«Интересно, что со мной случилось? Почему мне всё равно, что обо мне подумают? Откуда это безразличие и спокойствие? Мне ничего не хочется», – нервничала Таня.

Проходил день за днём. Она всё слышала, замечала, но это не затрагивало ни души, ни сердца. Жизнь проходила мимо неё, словно прокручивались кадры неинтересного или непонятного фильма.

Вскоре из дому пришли посылки с книгами и одеждой. Теперь Таня не выделялась отсутствием формы от одноклассниц. По звонку заходила в класс, по звонку выходила. Во время перемен бродила по коридору. Если спрашивали о чём-нибудь, коротко отвечала. Все быстро отстали от необщительной новенькой. Даже Олесе надоело её тормошить. Буквально с первого дня Таня заметила к себе интерес рослого, серьёзного парня. Он пользовался всеобщим обожанием женской части класса. Её же это внимание не обрадовало, она старалась избегать любого общения с одноклассниками. В новой школе она училась лучше, чем в прежней старой, но это тоже её не утешало. Пока позволяла погода, на занятия Таня отправлялась пешком. Дорога даже в сырую погоду оставалась проходимой. Прогулки успокаивали. Лес, через который она ходила, отличался необычайной красотой. Её путь сначала пролегал через тёмный, сумрачный, торжественный ельник. Воздух здесь был такой – не надышишься. Потом всё чаще белыми свечками попадались среди елей и сосен березы. Начинался березовый лес. Она никогда раньше не видела такой красоты. Белые-белые березы в светлом радостном лесу. Их кружевные лёгкие ветви, негустые поникшие кроны пропускали золотые солнечные нити. Лучистый, обласканный светом березовый лес – чудо из чудес. Домой Таня приходила умиротворенная, тихая. Готовила обед, заставляла деда Ивана поесть. После небольшого отдыха садилась за уроки.

Иван Данилович постепенно оживал. По утрам топил печь, возился во дворе, но его взгляд оставался по-прежнему тусклым, безжизненным, будто он жил по инерции. С внучкой почти не разговаривал. Если Таня приставала с расспросами, отмалчивался. Каждый день она гладила чистую рубаху и вешала на спинку стула, стоящего возле кровати. Иногда дед переодевался, но чаще не замечал и ходил в несвежей одежде. Тане неловко было делать ему замечание. Изредка по вечерам к ним приходили две пухлые, круглые, как шарики, бабульки: Арина и Вера. Про себя она именовала их: двое из ларца, одинаковых с лица. Старушки усаживались чаёвничать, пытались увлечь в свои беседы деда, изредка задавали вопросы и Тане. Но дед Иван, сидя на маленькой табуретке у печной вытяжки, молча слушал их пересуды. Наблюдая за струйками дыма, втягивающимися в поддувало, курил одну папиросу за другой. Однажды баба Вера сделала Тане замечание:

– Что ж ты, девонька, не стираешь деду рубахи? Если тебе трудно приноси мне, я выстираю, – произнесла она укоризненно.

– Раскудахтались, курицы. Внучка каждый день чистую рубашку подает. Я забываю надеть. Не знал, что вас волнует, как я выгляжу! – рассердился дед. Бросив недокуренную сигарету в мусорное ведро, вышел на улицу.

Таня очень обрадовалась, наконец дедушка заговорил. Сначала она сердилась на него за молчание, но потом нечаянно увидела деда Ивана, плачущего в дровянике, осознала, как ему трудно и больно. Ей стало очень жаль этого большого и одинокого человека. Всего за две недели из крепкого, сильного, пятидесятивосьмилетнего мужчины он превратился в старика, заросшего седой бородой. Дед крепился, как мог, не плакал, скрывая от всех свои слезы. Только каменел и замыкался в себе.

***

Таня каждый день ждала письма. Ей казалось: вот придет из школы, а в почтовом ящике конверт от Сашки. Не мог же он так быстро забыть её? Не могли лгать его глаза, губы. Пусть словами ничего не сказала, чувствовала, что дорога ему. Почему он не пишет? Думает: скоро вернется? Или другая причина? Она ведь тоже ничего не говорила Лукьянову о своих чувствах. Ждала его слов. Неужели Сашка не понимает, как ей плохо без него?