Наталья Медведская - Незабудка

– Не о смерти, о жизни думать надо! – рассердился я.

Таня тронула умолкшего деда за рукав рубашки снова.

– Что потом?

– Лето пришло. Настя переживала, боялась не увидеть вас. Говорила, хоть бы в гости приехали. – Он опустил голову, сдерживая подступившие слезы. – В августе получили письмо. Аня ждёт второго ребенка. Как она радовалась! Жаль только, говорит, не увижу внука.

– Что? Откуда бабушка знает, кто родится у мамы? Ведь никто не знает. Хотя мне больше сестричку хочется. Я об этом в детстве мечтала.

Дед встал и, открыв высокую тумбочку, показал аккуратно сложенные чепчики, распашонки, пеленки, ползунки. У Тани кольнуло в груди, она всхлипнула:

– Почему ты не написал, что бабушка больна? Мы бы приехали.

Иван Данилович закрыл дверцу, провёл ладонью по лицу, словно стёр с него паутину тоски и боли. Подошёл к окну, потрогал землю в цветочном горшке. Таня посмотрела на его поникшие плечи, чуть сгорбленную спину и почувствовала ком в горле. Она сглотнула слюну и закашлялась. Дед, не оборачиваясь, тихо сказал:

– Настя хорошо себя чувствовала, вроде и не болела. Картошку в августе выкопали. Огород убрали в сентябре. Сами собирались вас проведать. – Он обхватил голову руками. Воспоминания теснились перед глазами.

– Как всё произошло? – голос Тани дрогнул. На её ресницах повисли солёные капли, обстановка комнаты стала расплываться и дрожать. Она промокнула слёзы рукавом рубашки.

Дед Иван вздохнул, мысленно он был в том предпоследнем дне жизни его любимой жены.

– Она слегла сразу. Не поднялась утром и всё, больше не встала. Врача вызвал. Тот посоветовал везти на обследование в больницу.

Но бабушка наотрез отказалась:

– Завтра помру. Хочу в своей кровати, в своём доме.

Я нашумел на неё:

– Не смей говорить эту чушь!

– Хорошо, – согласилась со мной Настя, – не буду. Только не заставляй меня ехать в больницу.

Ночь прошла спокойно. Рано утром позвала. Я подошел к кровати, а она говорит:

– Телеграмму Ане не давай. Потом, когда родит, малыш поправится, тогда и напишешь. Ей нельзя волноваться – это очень вредно ребёнку. Приданое внуку отошлёшь в посылке. Не забудь. Теперь иди – покорми хозяйство. Я с тобой хорошо жила. Спасибо тебе, Ваня.

Хотел снова отругать её, но слова застряли в горле. Думаю, схожу на улицу, проветрюсь.

– Настя, что-нибудь вкусное на завтрак приготовить?

– Потом, как вернёшься. Скажу.

Спокойно так говорит. Я ещё подумал: полегчало ей. Лицо светлое такое, умиротворённое.

Вышел. Минут тридцать возился во дворе. Сорвал гроздь калины, в вазу поставить. Настя больно её любила. Захожу в комнату.

– Смотри, что я тебе принёс.

Дед закрыл глаза, голос зазвучал совсем глухо.

–А её уж нет. Она меня специально отослала на улицу. Всё знала, только я не верил. От этого мне сейчас больнее стократ. Телеграмму Ане дал, не послушал свою голубку. Очень об этом жалею теперь. Хоть бы дочь родила хорошо, а не то буду виноват перед женой.

Стемнело. Вечер шагнул в комнату. Не найдя огня, занавесил сумраком углы, портреты на стенах, мебель. Призрачная тень от цветов на окнах легла на пол. Лунные блики заиграли на зеркале. Дед и внучка тихо беседовали. Теперь это были не два чужих человека, а родные души, пережившие горе.

Таня заметила: в классе к ней стали относиться более чутко, как к тяжело больному человеку. Догадалась: кто-то сказал одноклассникам, что она осталась с дедушкой. Все решили, что ей не до веселья. Тане было неловко за невольный обман. Не о бабушке она так горевала, тосковала о далекой любви. Но её тронула и удивила доброта этих ребят. В прежней школе, вряд ли бы вошли в её положение. Только наблюдали бы с любопытством.

«А разве я не вела себя также? Тоже не бросалась на помощь, если случалась беда, – разбирала она теперь свое поведение. – Сочувствовала, но считала лучше не вмешиваться».

Таня вспомнила о сестрах Сарычевых. Двойняшки Оля и Юля три дня не ходили в школу. Когда, наконец, появились, то были молчаливы, не веселы, почти ни с кем не разговаривали. Женька спросила, что у них произошло? Получив ответ, что умер отец. Сообщила об этом всем одноклассникам. Сейчас со стыдом осознала, как они им «посочувствовали». Перестали общаться и всё. А Лариса бросила им в след:

– Сидят, как статуи. Я понимаю несчастье, но зачем своим видом окружающим настроение портить.

Тогда она тоже подумала: «Нельзя на людях своё горе показывать».

А теперь воспоминания жгли душу.

«Глухая я, что ли была, бессердечная? Или пока сама не переживёшь – не поймёшь другого человека. Но эти ребята смогли понять меня. Значит, что-то не так и в нашем классе, и во мне самой», – переживала Таня.

В десятом «А» дурным тоном считалось говорить о любых неприятностях или бедах. Весёлый, неунывающий человек, которому всё нипочем – вот та маска, которую старались носить ученики. Не рассказывать о своих проблемах и не замечать чужих. Всё должно быть легко и просто. А кто не такой – в порошок. Кто мешает – в сторону. Не путайся под ногами. Когда это началось и не вспомнить.

Лёша Саченко тоже на её и одноклассников совести. Рассудительный, спокойный Лёша хорошо учился, но как-то заболел. Почти два месяца пролежал в больнице. Его проведали раза два всем классом. Шумно врывались в палату, шутили, желали скорейшего выздоровления. А когда Саченко пришел в школу и никак не мог осилить программу, никто не предложил ему свою помощь. Сам Лёша не попросил, и никто не захотел взваливать на себя дополнительную обузу. Он болезненно переживал: долго не удавалось догнать одноклассников. Двойки поселились в дневнике. Потом Таня увидела Лёшу с девочкой из параллельного класса, она занималась с ним изо дня в день, почти месяц, оставаясь после уроков. Саченко усвоил программу – снова стал хорошо учиться.

«Я тоже могла бы помочь, но поленилась», – осознала своё бездействие Таня.

Каждый из класса подумал: «У меня мало времени, пусть кто-нибудь другой помогает».

Почему-то теперь многое виделось в новом свете. Нет, она и раньше понимала, что дурно, а что нет. Просто предпочитала ничего не предпринимать, так спокойнее.

И в травле Лены Калитиной участвовала своим молчанием, не вмешательством. То, как одноклассники поступили с Леной просто бесчеловечно.

В поселке Луговом, где жила Таня, находилась большая школа. Её посещали ученики с шести окрестных сел. Лена Калитина приезжала на занятия из маленького хутора Будённый. Черноглазая хохотушка, похожая на галчонка, добрая, сентиментальная. Могла заплакать, читая грустный текст на уроке литературе. Учеба ей давалась нелегко. Тройка в дневнике обычная оценка для неё, особых талантов тоже не наблюдалось. И вот в эту Калитину влюбился самый красивый парень их школы – Валера Чернов. Это произошло в девятом классе. Валера – умница, отличник, сероглазая мечта многих девчонок. Играл в школьном ансамбле, что добавляло ему популярности. Родители одевали его по последней моде. Калитина и Чернов – тот самый случай, когда все говорят: «И, что он в ней нашёл?»