Наталья Медведская - Незабудка

Почти неделю Сашка потерянно сидел в классе, пока насмешливый голос Чернова не привёл его в чувство:

– Эй, Онегин, неужели страдаешь по своей Татьяне? Что сидишь не весел, голову повесил?

Одноклассники дружно захохотали.

Лукьянов поднял глаза и встретил презрительный взгляд Ларисы. Покраснел так, будто поймали за недостойным делом.

После этого случая он не показывал виду, как ему плохо. Старался выглядеть прежним, неунывающим. Его друзья, старое окружение навязывали прежний стереотип поведения. Вырваться из которого не у всякого хватит мужества. Уж очень живучи в школе маски, личины. Если кого-то в классе посчитали клоуном, то заставить относиться к себе серьёзно сложно. А если раньше слыл крутым, не имеешь права дать слабину. Маски носили почти все. Это была защитная скорлупа, но она часто прирастала, ломая характер и судьбу. Сашка, не привыкший, что над ним могут смеяться, быстро нацепил прежнюю личину – рубахи-парня. В каждом классе находились такие ребята, которые срывали навязанные им маски. Бунтовщиков признавали, меняя о них мнение, надевали следующий образ. Таня не «престижная» девушка, она из тех, кого считают странными, несовременными, себе на уме. С ней не получится легко гулять, вести себя вольно, так как считается удобно в отношении других. Васильевой не расскажешь сальный анекдот, она не станет пить вино из горлышка, пуская бутылку по кругу.

«Скучный экземпляр, – считали его друзья. – С ней только всерьёз? А какой дурак в семнадцать лет дружит всерьёз? Только трудности с такими девушками».

«Нет, Таня явно неудачный выбор», – объясняли ему друзья.

Когда она находилась рядом, Сашка не обращал внимания на шуточки. Казалось ему всё равно, что они думают. Но сейчас её не было, и он лишился той уверенности, которую Таня придавала. Он почти физически ощущал, как раздваивается: в школе прежний, уверенный, циничный умник, а наедине с собой растерянный, страдающий человек.

Вечерами не хотелось никуда идти. Он слушал музыку в своей комнате, надев наушники, чтобы мать не приставала с расспросами. А в уме прокручивал разговоры с Таней. Порой так увлекался, что видел её объёмно, ярко. Даже начинал говорить вслух. Вспоминал, как изучал Василька. Пытался понять главное: различие между ней и Ларисой. Хотел разобраться: почему всё пошло не так, как он планировал? Почему его тянет к этой девушке? Чем она так его волнует? Ведь раньше он не замечал её. Если бы не тот договор, то и не обратил бы внимание. Эта мысль испугала Сашку. Он мог не узнать, что способен на такие сильные чувства. «С Васильком хотелось говорить стихами».

Словно вокруг неё образовалось особое, сильное, притягивающее его поле. Лукьянов раньше не общался с такими девушками. Они казались ему отсталыми, нудными, книжными червями, но в душе уважал их за чистоту: такие были недотрогами. Предпочитал общаться с веселыми, красивыми девицами без предрассудков.

«И вообще, – думал Сашка, – некрасивой девушке легко быть недотрогой. На неё просто не покушается никто. А с симпатичной тихоней не хотят связываться. А будь у них возможность, вряд ли бы остались скромницами. Конечно, бывают и исключения, почему нет. Их девичья гордость – это что-то давно не нужное, древнее».

Так он думал. В шумных компаниях не смущался, когда кто-нибудь при нём целовался. Не тяготился развязных речей при девушках. Считал, раз слушают – значит, нравится. На вечеринках, выпив вина или чего-нибудь покрепче, ребята устраивали с девочками игры на раздевание. Лариса и её подруги по всем параметрам подходили его друзьям.

И вдруг Таня. Совершенно другая, будто существо с незнакомой планеты. В её присутствии неловко ругаться матом. Самое удивительное: она оказалась совсем не скучной. У неё имелся свой взгляд, свое мнение по многим вопросам. Она интересовалась происходящим в мире, стране, спорте. Сашке было интересно поговорить с ней на такие темы, которые в его кругу даже не затрагивались. Таня умела пошутить, подурачиться, рядом с ней хотелось стать лучше. Расстояние, на котором она держала всех, стало ему заметным. Его Таня подпустила ближе всех. Это доверие подкупало. К ней относились все те понятия, которые Лукьянов считал устаревшими: честь, чистота, гордость. Не только он вёл себя иначе в её обществе. Его друзья тоже общались с ней совсем не так, как с подругами Ларисы. Не такие уж они оказались идиоты.

Ещё в самом начале их встреч Сашка почувствовал интерес к девушке. Потом заметил: ему хотелось быть с ней всё чаще. Почти каждый вечер они гуляли по улицам поселка. Ходили в кино. Таня так искренне реагировала на происходящее на экране, что он больше наблюдал за ней, чем за сюжетом фильма. Иногда катались на мотоцикле. Лукьянов обожал чувствовать прикосновение её тела к своей спине. Дыхание девушки щекотало ему затылок, волосы касались его лица, пахли терпким молодым виноградом. Стоило огромного труда удержаться и не поцеловать ее. Таня вызывала у него бурлящий вулкан сильнейших эмоций и чувств. Как он мог считать её незаметной? Слепой был что ли?

Как-то вечером они проходили мимо старой водонапорной башни. Весной он написал на ней имя Ларисы. Тогда вот также шёл по улице с Ледовской. Чтобы сделать ей приятное, предложил написать мелом имя на самом верху башни.

Лариса прекрасно знала, что железные скобы башни давно проржавели, но не колебалась ни минуты:

– Попробуй, может, не струсишь.

И в ожидании остановилась возле подножия железного монстра.

Сашка чуть не сорвался тогда, чудом остался цел. Написанное мелом имя скоро смыли дожди. Пока оно виднелось, Лариса гордо говорила подружкам:

– Совсем сумасшедший, я его так просила не рисковать. Но куда там, разве послушает!

Когда он по скобам спустился на землю, руки и ноги дрожали. Ледовская поцеловала его в награду за смелость.

Башня снова напомнила ему тот случай. Сашка посмотрел на Таню и спросил:

– Хочешь, там, наверху, будет теперь твое имя?

– Нет! Совсем не хочу, – сердито ответила Таня.

В Лукьянова, словно бес вселился. Он свернул на тропинку и зашагал к башне. Она тотчас догнала и схватила за руку:

– Не смей! Из-за такой ерунды рисковать жизнью – это глупо и никому не нужно!

Он почувствовал себя идиотом.

– Я думал: девчонкам нравятся подвиги.

– Это не подвиг, а дурость и глупость! – вскипела Таня. – Неужели сам не понимаешь?

В этой тихоне было столько негодования.

– Ах, так! Значит, совершу глупость, – разозлился Сашка, собираясь взобраться на башню из чистого упрямства.

– Тогда это сделаешь без меня, – пробормотала Таня напряжённым голосом. Повернулась и пошла от него прочь.

Он не любил уступать, но потом увидел её побелевшее сердитое лицо.