Валерий Букрин - Пятьдесят оттенков хаки

Маша нагнулась, чтобы все убрать, но соседка остановила ее:

– Любаша рекомендует голыми руками не прикасаться. Возьми через бумагу да придержи Мишку, чтобы не испугался.

Маша спешно завернула в газеты череп и хотела вернуться.

– Только не вноси в дом! Выбрось сразу в мусорный бак!

Поздним вечером того же дня неприятная история нашла продолжение: шел десятый час вечера, а сын так и не вернулся из школы. Маша не могла найти себе места, переходя от окна к окну, и стала поочередно звонить его одноклассникам. Но те уже спали.

В подъезде послышался шум. Маша выглянула на площадку. Откуда-то снизу донесся веселый смех – прощались гости, хозяева приглашали их снова. Руки Маши дрожали от беспомощности. Она надела пальто и выбежала на улицу. Немногочисленные прохожие спешили по своим делам. Испуганная мать оглянулась, не зная, в какую сторону идти, и свернула за угол. Через какое-то время с другой стороны дома появился высокий парень. За шиворот он держал Мишу, ноги которого заплетались. Открыв дверь подъезда, молодой человек бросил туда беспомощного подростка и убежал.

Маша кружила по окрестным дворам, в надежде оглядываясь на окна своей квартиры. Убедившись, что света в них нет, она продолжала поиски. Было уже за полночь, когда по дороге с воем пронеслась машина скорой помощи. Журналистка на мгновение замерла в догадке и бросилась к ближайшей телефонной будке. Оборванный провод сиротливо качался на ветру. Маша растерла слезы и поспешила домой. Возле квартиры полулежал сын. Мать окликнула – он не шелохнулся. Маша потрясла его за плечи – тело сползло еще ниже. Она взяла в руки голову Михаила и заглянула в глаза – бессмысленный взгляд, зрачки расширены, губы бледны. В лицо неприятно пахнуло клеем. Увидев, что из кармана торчит тюбик «Момента», женщина втащила обмякшее тело в дом, раздела и уложила на диван. Мальчишка ни на что не реагировал, дышал шумно и прерывисто. Мать трясущимися от страха руками открыла аптечку и достала нашатырь. Сделав вдох, Миша отшатнулся и неуклюже улыбнулся. Зазвонил телефон.

Маша опрометью бросилась к аппарату и схватила трубку. «Ну и как тебе наш подарочек? – раздался зловещий шепот. – И это только начало. А теперь держись и пеняй только на себя». Короткие гудки отдавались в висках тревожным набатом. Журналистка прислонилась к стене, сползла вниз, склонила голову к коленям и горько заплакала. В бессилии она сжала кулаки, кусая в кровь губы, чтобы не завыть в полный голос. Встав на колени, она через стекло посмотрела на звездное небо и отяжелевшим языком тихо прошептала: «Господи, пожалуйста, помоги мне, грешной, и сыну моему невинному!»

На следующее утро очередную экскурсию в музее Маша провела «на автопилоте». Проводив гостей в командирскую приемную, она не стала там задерживаться и вернулась. В одном из залов раздавались чьи-то шаги. Маша насторожилась и заглянула. Это был Тополевский.

– Вам не стоило здесь появляться, – упрекнула женщина.

Андрей подошел вплотную и поздоровался. Маша кивнула.

– Локтев уверяет, что вы отказываетесь работать в составе пресс-группы и просите перевод на другой космодром. Это правда?

Маша в бессилии опустилась на стул. Если командир решился на откровенную ложь, дела ее совсем плохи.

– Раз говорит, так оно и есть.

– Вас пытаются выжить? С вами кто-то сводит счеты? – полковник присел рядом.

– Сюда могут войти, – она отодвинулась.

– У вас удивительная способность уходить от ответа, – посетовал Андрей. – Мария Андреевна, я ведь с вами сейчас разговариваю.

Маша выразительно посмотрела на собеседника и горько вздохнула.

– Андрей Васильевич, вы так ни о чем и не догадываетесь?

– Пользуясь догадками, я вряд ли сумею вам помочь.

– А мне никто уже не может помочь! Тем более вы.

– Не стоит говорить загадками, – Тополевский вернулся к двери и закрыл ее на ключ. – Надеюсь, теперь вы не будете все время оглядываться. Объясните, наконец, что происходит?

– А разве что-нибудь происходит?! Вы работаете, я работаю, при этом мы часто пересекаемся. А космодром гудит о нашем романе.

– Так уж и гудит? – усомнился полковник.

– Да, – Маша с силой оттолкнула его руку. – Вы за своей работой ничего не замечаете! А мне все до чертиков надоело! То, что Локтев запрещает подходить к вам ближе, чем на сто метров, то, что меня преследуют ваша жена и вдова генерала, то, что происходит с моим сыном… – скрывая слезы, она отвернулась.

Андрей взял лицо женщины в свои ладони, она опустила глаза.

– Это случилось еще до нашей встречи в Москве?

– Многое – да.

– Тогда почему вы молчали? Не понимаю! Я действительно не в курсе досужих разговоров.

– А я действительно хочу уехать на край света!

Взгляды их встретились. Тополевский улыбнулся:

– Решили капитулировать? Дать недругам повод для торжества? Это не по-бойцовски.

– А я – не боец, я женщина.

– И какая женщина! Сильная, умная, красивая, добрая, – Андрей нежно смахнул ее слезы и решительно прижал к себе, – и главное: смелая. Вы никуда не уедете, ведь так?

– Уеду, – расплакалась она.

– Устали бороться?

– А с какой стати я должна бороться в мирное время? – Маша пришла в себя, сняла с плеч руки Тополевского, сделала шаг назад. – Почему добро должно быть с кулаками? Уеду, и эти никчемные тайны мадридского двора уйдут в небытие.

– Ой, ли? – изумился полковник. – От кого вы сейчас пытаетесь убежать? От себя спрятаться еще никому не удавалось.

– Тем не менее, вдали от вас у меня будет меньше проблем, – женщина вдруг отгородилась от него невидимой стеной.

– Вы сами-то в это верите? Только не стоит играть в молчанку, мы с вами вышли из этого возраста, – в его голосе скользнули нотки раздражения. – Вы действительно хотите, чтобы мы больше никогда не встретились? Не прячьте взгляд – тяжело говорить с пустотой.

– А что вы хотите услышать? – то ли с вызовом, то ли с надеждой уточнила собеседница.

– Правду. Только правду.

Маша вздохнула и едва слышно выдавила: «Да».

– Да «да» или да «нет»?

– Я хочу уехать, – упрямо повторила она, хотя ей хотелось выкрикнуть, что она этого совершенно не хочет.

– Вы искренне этого хотите? Или все же лукавите? – удивленно уточнил Андрей, читая в глазах собеседницы совершенно другой ответ. – Я ничего не понимаю, – в сердцах он сделал шаг назад и направился к двери. – Жаль, а мне показалось…

– Вам показалось, – резко бросила ему вслед Маша.

– Будь по-вашему, – с горечью согласился Тополевский. – Только я уверен, что вы чего-то не договариваете. Я теряюсь в догадках, какие слова могли бы вас убедить.

Когда дверь за ним закрылась, Маша печально посмотрела на свое отражение в витражах и, скривив губы, повторила: «Какие слова? Какие слова?» – она присела на стул и сжала виски. «Самые простые. Скажи только, как ты ко мне относишься?! – она снова расплакалась. – Вот только жалость мне не нужна! – всхлипнула женщина, не в состоянии сдержать слезы. Тушь попала в глаза. Она заплакала с новой силой. – И любовь мне тоже не нужна! Я устала. Я хочу жить спокойно», – стала уговаривать она себя. Плечи Маши печально вздрагивали. Ей было ужасно жаль себя.