Валерий Букрин - Пятьдесят оттенков хаки

Любая женщина радовалась бы подобной расстановке сил, но Алину постепенно стало раздражать в муже абсолютно все. Ее угнетали семейная жизнь, быт и отсутствие собственной значимости. При этом она не утруждала себя анализом, чем все это обусловлено и можно ли изменить подобный ход развития событий. Более прочего ей досаждала неспособность управлять мужем. Андрей не вписывался в общие каноны, так и не став ее собственностью. Роль его руководящей и направляющей силы Алине явно не задалась. Она стала стремительно отдаляться от супруга. Ко всему прочему, чем прочнее становилось положение Тополевского, тем охотнее вокруг его жены появлялись сомнительные советчицы и вездесущие дельцы. Нет, о разводе она не помышляла, просто поставила собственные амбиции выше тех ценностей, носителем которых был муж, пустив, таким образом, совместную жизнь под откос…

В номере по соседству сработал будильник. Андрей посмотрел на часы: до завтрака иностранцев оставалось чуть больше часа. Он размял затекшую шею и выглянул в окно. Светало. Вместе со стуком в комнату заглянул Матвеев:

– Андрей Васильевич, можно войти?

– Уже вошел, – констатировал сам факт Тополевский.

– Доброе утро.

– Давно не виделись, – вместо ответа улыбнулся Андрей и протянул руку для приветствия. – Что так рано? Дома все в порядке?

– Да, как сказать, – увильнул от ответа Виктор.

– Скажи, как есть. Жене не нравятся твои ночные бдения?

– Если бы только это, – Матвеев нахмурился и сел напротив. И тут его прорвало. – Ее раздражает абсолютно все. Отсутствие меня и мое присутствие, недостаток денег, мой ненормированный рабочий день. Я мало занимаюсь с детьми, не помогаю по дому, не стою в очередях.

– Стандартный набор претензий. Ей бы в генеральши, когда подчиненные мужа решают любые проблемы. Но в обозримом будущем этого не предвидится, – усмехнулся Тополевский. – Как насчет чая?

– Не откажусь, – согласился Виктор и растерянно вздохнул. – Вот только никак не пойму, откуда это в ней вдруг проявилось?

– Старина, поверь моему горькому опыту – не вдруг.

Матвеев с удивлением посмотрел на шефа:

– Да у вас-то, вроде, все в полном порядке.

– Глубокое заблуждение, хотя, видит бог, я стараюсь делать все возможное, чтобы у домашних было как можно меньше проблем, – он включил чайник. – Но, чем больше стараюсь, тем выше становятся запросы жены. Для себя я это назвал «синдромом золотой рыбки».

– «Не хочу быть простою крестьянкой, а хочу быть столбовою дворянкой», – обреченно процитировал Матвеев.

– Вот именно: хочу, хочу, хочу…

– Точно! – не удержался Виктор. – Главные слова – «я» и «хочу»!

– Это конец! – заключил шеф.

И было неясно, кого из них двоих он имел ввиду. Андрей поискал заварку. Какое-то время сидели молча. Каждый думал о своих проблемах. Пока пили чай, Матвеев попытался возобновить разговор.

– И давно это у вас, Василич?

– Первая серьезная трещина в наших отношениях, думаю, появилась в беременность Вадькой. Сначала она не хотела рожать, потом уставала от бессонных ночей и пеленок-распашонок. Затем наслоились переезд в нашу скромную двушку моей сестры с ее маленьким сыном, школьная жизнь Деньки и вечные болячки пацанов. Жена нервничала. Она не могла уделять достаточного внимания своей внешности, а нравиться мужикам ей хотелось всегда.

– А у кого иначе? Через это все проходят.

– Но не все выдерживают – ломаются, – подытожил Тополевский. – А когда со временем в доме появился определенный достаток, Алина посчитала его исключительно своей заслугой. И чем больше мне приходилось трудиться, чтобы обеспечивать достойное существование семьи, тем дальше жена от меня отдалялась.

– Выходит, женщинам не под силу испытание достатком? – Матвеев и сам не поверил своему предположению.

Андрей задумался и какое-то время подбирал слова:

– Почувствовав себя «столбовой дворянкой», она попыталась руководить мной, моими подчиненными и даже всем космодромом. Она уверилась в своей исключительности и за моей спиной смело обещала нужным ей людям новые должности и особые привилегии. А я сам был нужен ей в качестве золотой рыбки, исполняющей все желания, а лучше того – и вовсе «прислужника», желательно с тугим кошельком.

– И как долго это может продолжаться? Или еще есть ша…

– Думаю, шансов уже нет. Больше терпеть не имеет смысла!

Виктор внимательно посмотрел на шефа.

– Не понял, – смущенно выдавил он.

– Это конец, – Андрей встал. – Конец семейных отношений.

– Речь идет о моей семье? – осторожно уточнил Матвеев.

– Э, нет. Тут я тебе не советчик. В своей семье решай все сам, – Тополевский посмотрел на часы. – Что-то наши коллеги не торопятся на завтрак. Проспали что ли? Пойдем, проверим готовность кухни.

В столовой комнате не было ни души.

– Э-эй, – позвал Андрей, вслушиваясь. – Есть кто-нибудь?

Из служебного помещения, кутаясь в телогрейку, появилась заспанная заведующая столовой и протяжно зевнула.

– Люба, в чем дело? Что это за вид? Где завтрак и гости?

– Василич, ты что, не с той ноги встал? Столько вопросов вместо элементарного приветствия. Завтрак отменяется, – жестом остановила она очередное уточнение Тополевского и шутливо заметила: – По просьбе трудящихся немцев. Они изъявили желание отоспаться.

– Могли бы и меня предупредить! Я бы, может, тоже немного отдохнул, – скрывая усталость, буркнул полковник.

– Не смеши: ты и отдых – вещи взаимоисключающие, – не поверила женщина. – Разве ты бываешь дома? Весь в работе и делах! Сыновья тебя еще узнают? Или все больше по телеку?

Андрей не хотел развивать эту тему и отказался даже от первоначального намерения перекусить. По городку тут же пойдет молва: «Тополевский не ночует дома и питается, где попало» …

Из гостиной сочился свет. Было слышно, как Маша стучит по клавишам. Очнувшись от неприятных воспоминаний, Тополевский посмотрел на часы. Шел второй час ночи. Словно откликнувшись на молчаливый призыв, журналистка прекратила работу, выключила компьютер и осторожно, чтобы не потревожить Андрея, забралась в постель. Он обнял ее и поцеловал в пушистые локоны. Маша потерлась щекой о плечо мужа. Ей было досадно, что горечь воспоминаний время от времени омрачает настроение любимого, но чем-либо помочь ему было сложно: прошлое у всех свое, и из его хитросплетений каждый выбирается в одиночку. С годами острота любой боли притупляется, но вычеркнуть ее из памяти не под силу даже бесчувственному человеку. Андрей таковым не был. Напротив, в силу природной доброты и высочайшей порядочности он находил оправдание любым поступкам. Тополевский перехватил взгляд жены:

– Разве драма твоей семейной жизни отличалась чем-то особым?