Наталья Савельева - Пустынная дорога смерти

– Что же ты мне хотел рассказать?

– У нас есть ещё подозреваемые…

7

Дин выслушал Джима, говорившего быстро и возбуждённо. Он довёз его до дома, пообещав заехать за ним часов в 7, а потом отправиться к Нилу в бар и расспросить местных пьянчуг и завсегдатаев о странных приезжих. Сейчас Дин не спеша шёл в архив по длинному, освещённому дрожащим, механическим светом дешёвых, продолговатых ламп, коридору. Он решил начать поиски дел, хотя бы немного похожих на произошедшее с Луисом Сиэтлом. Он ловко бросил на стул пальто и пиджак, засучил рукава, ослабил галстук и расстегнув две верхние пуговицы приступил к работе. Ему стало легче дышать. Он сосредоточено, жадно и досконально изучая каждую шершавую страницу, пересматривал пожелтевшие тома завершённых или заброшенных дел, одновременно с этим вдыхая их пряный аромат старости и сырости. Мелькали даты, люди, судьбы, события. Казалось их бесконечная, пугающая череда сведёт Дина с ума. Рана на правой руке снова начала кровоточить, приглушённая боль немного пульсировала, возвращая его из сладкого, полубредового состояния. Он стёр холодные капли пота с горячего лба. Он углублялся всё дальше, гонимый временем и слабостью, во всё более забытое, истлевшее прошлое. 2 года… 4… 5… Но за этими годами скрывалась пустота. Это были ничего не значащие, жуткие эпизоды из жизни старого, затерянного в глуши города.

В комнату осторожно вошла Кристен. Это была худощавая, низкорослая девушка 25 лет. Слишком ярко накрашенное лицо её с большими, вечно удивлёнными, голубыми глазами казалось по детски глупым и наивным. Её пережжённые, волосы, светло-соломенного цвета были собраны в строгий, конский хвост. На ней было старомодное, простое синее платье, свободного кроя с некрасивым, специфическим вырезом, уродовавшем её грудь и делающем её обвислыми мешками. Она всегда раздражала Дина, бегая за ним и унижаясь, она теряла последние остатки гордости, показывая свою слабость и ничтожность. Лунными, туманными ночами, которых в Грейвс Сити было неисчислимое множество, она плакала, мечтая о нём и прося холодное, бездонно-чёрное небо о взаимности с его стороны. Но небо пустынно, оно безучастно к людским страстям, мольбам и просьбам, тайным желаниям, скрывающимся глубоко в недрах скованной чувствами души. Они не слышали её слов, не видели её слёз, но она искренне верила им, нашёптывая свои самые сокровенные тайны.

– Дин, ты выглядишь усталым. Не хочешь кофе? – вкрадчиво спросила она и мило улыбнулась. Ей так хотелось оказаться в его крепких объятиях, почувствовать прикосновение его сильных, жилистых рук. Он повернулся к ней, и она стеснительно поправила непослушную прядь.

– Не сейчас, ладно? Я слишком занят для того, чтобы отвлекаться на такую ерунду, – сурово взглянув на неё, произнёс Дин. От напряжения, едва сдерживаемой злобы и презрения к ней вены на его шее вздулись. Изо всех сил он пытался сдержаться, понимая, что сейчас это попросту отнимет у него драгоценное время. Она хотела ещё что-то сказать. Кристен уже набрала в грудь побольше воздуха, желая возможно предложить свою помощь, но Дин её резко прервал с ярко выраженными в интонации нетерпением и отвращением. – Я сам. Уходи. Мне сейчас не до тебя.

Она покорно кивнула и исчезла словно безликая тень за массивной дверью, понимая, что и сегодня любовь прошла мимо неё, не оставив ни малейшего, едва заметного следа и всё ещё свято веря, что небеса когда-нибудь её услышат. Дин с облегчением вздохнул и снова приступил к поискам неизвестного составляющего, манящего в сладкое небытие. Лица, даты, места –они сливались в единую монолитную причудливую картинку. Наконец сказалось сильное напряжение, и он сдался. Дин отшвырнул последнее просмотренное им дело и посмотрел на дорогие часы на правой руке. Оставался только час. Он тяжело, устало вздохнул, взъерошив обеими руками и без того небрежно растрёпанные пшеничные волосы. Дин сидел один, на холодном сером полу, прислонившись спиной к высокому, надёжному стеллажу, в окружении бесчисленного количества старых, пожелтевших дел, в комнате с тусклым, белёсым, дрожащим светом. Рана на его правой руке всё ещё кровоточила и болела. Он устал… Запрокинув голову Дин безумно, жутко расхохотался. Смех его был сиплым, прерывистым и скоро перешёл в сухой лающий кашель. Неестественный, механический свет дешёвых, продолговатых ламп дрожал, но Дин не обращал на это внимание. Он лишь самозабвенно смотрел в гнетущую пустоту, думая о близкой, безликой смерти. Он устало прикрыл немного болевшие от напряжения глаза. Его горячая, влажная от пота ладонь оставляла на холодном, чистом полу быстро тающие отпечатки. Ему было плохо, воздуха не хватало. Казалось, он стал твёрдой или вязкой, ядовитой субстанцией с болью, проникающей в лёгкие и разрушающей их. Дыхание Дина стало прерывистым и резко вырывалось с негромким, неприятным свистом.

Он слышал осторожные, тихие шаги, гулким эхом отдающиеся от стен и потолка комнаты, наполненной раздражающим треском дешёвых ламп. Дин медленно открыл глаза, сердце его учащённо забилось, а тело онемело, опутанное липкими нитями страха и холода. Перед ним стояла его умершая сестра. Она мило улыбалась, глядя на него грустным, сияющим взглядом серых, бездонных глаз. На ней было надето то самое лёгкое, воздушное платье, в котором она была там, в таинственно перешёптывающемся, осеннем лесу, сокрытая тенью засыпающих на зиму сном забвения деревьев, когда смерть пришла к ней, бесшумно и незаметно подкравшись в виде проклятого зверя.

Дин пытался подползти к ней, хотел обнять её, крепко прижать к себе, но силы покинули его тело, скованное болезненной, безумной агонией. От слабости голова его кружилась, начало немного тошнить. Сестра с опаской отстранилась от него и поднесла указательный палец к алым, пухлым губам, призывая вести себя тише. Её детское, бледное личико, с которого, казалось, мгновенно стёрлись краски жизни и здоровый, розовый румянец, сделалось серьёзным. Она указала Дину на четвёртую снизу полку высокого, аккуратного стеллажа, забитого сухими, пожелтевшими делами двадцатилетней давности. Неожиданно за её спиной вырос ангел, в бесстрастном, прекрасном, суровом лике которого Дин узнал непокорного, неистового и могущественного Абаддона. У него были длинные, серебристые волосы, сияющими струями спускавшиеся по сильным плечам и мощному торсу. Глаза его полыхали яркими, изумрудными искрами, выжигающими своей холодной, отравляющей яростью. Яростью к миру и свету, к мнимому величию и отвратительному грехопадению. Он смотрел на Дина спокойно и бесстрастно, но за этой каменной, неподвижной маской скрывалось презрение. Огромные крылья Абаддона, изумрудно-зелёные сверху и плавно перетекающие в насыщенный, бездонно чёрный цвет, немного вздрогнули, едва не раскрывшись. Он шёл по воздуху, не касаясь босыми ногами холодного пола. От ангела исходило бледное, зеленоватое свечение, успокаивающе действующее на Дина. В руках, больше похожих на когтистые, драконьи лапы, непокрытые чешуёй с почерневшими кончиками тонких пальцев, он нёс чашу из серебра, богато и искусно украшенную изумрудами, алмазами, жемчугами и чёрными обсидианами. Энни вздрогнула и зябко поёжившись пошла на встречу великому, непокорному и мрачному ангелу смерти. В последний раз она взглянула на Дина глазами полными ужаса, но в то же время вдохновенного трепета и видение растаяло в едкой, зеленоватой дымке.