Наталья Савельева - Пустынная дорога смерти

Как Вы поняли Грейвс-Сити был мрачным, угрюмым и бесплодным городом, словно сама земля отрицала его и противилась его существованию. Это был город теней и туманов, обрывочных воспоминаний и разбитых надежд. Тёмными, бесконечными, угрюмыми ночами, когда души умерших кричат от боли и одиночества, сливаясь в причудливые картины с белёсой мглой, он навевал скорбь и увядание. Даже яркий свет электрических ламп не мог развеять печаль, ставшей в этом городе вполне осязаемой материей. В Грейвс-Сити словно бы таилась некая тёмная и непостижимая тайна, уходящая корнями в далёкое, забытое всеми прошлое.

В городе были две основные дороги Соннет-Хилл-стрит и Хайзер-Хилл-стрит, пересекающиеся и образовывающие подобие креста, как бы в насмешку над верой и небом. На севере Хайзер-Хилл-стрит упиралась в мрачный лесной массив, в то время как на юге заканчивалась станцией Хезервинд, единственным выходом из этого забытого Богом, проклятого города. На западе Соннет-Хилл-стрит вела до ворот кладбища Колд Грейвс, на востоке поднималась на поросший сорняками холм и исчезала у входа на кладбище Сансет Хоррор. Одна лишь южная дорога могла вывести заплутавшего странника из Грейвс-Сити туда, куда осенью, во время холодов и дождей, в поисках тёплого, укромного, уютного уголка улетают перелётные птицы.

Это город, существующий вне времени, вне правил и законов этого мира. Здесь всё прошедшее не исчезает, а оставляет след на холодных, серых, бездушных камнях. В Грейвс-Сити незримые призраки смерти и тлена блуждают по укромным, пустынным улицам, садятся ужинать с жителями холодными, зимними вечерами, когда жуткое завывание ветра в трубе похоже на траурный плачь баньши. Здесь эти призраки всегда сопутствуют живым, навевая меланхолию и нашёптывая мысли о смерти и тлене, о пустынной дороге из пепла, пролегающей среди бесплодных холмов.

С высокого западного холма, на котором раскинуло свои скорбные просторы кладбище Сансет Хоррор, с престола, окружённого нежными белыми розами, печальными «Афродитами», сидит погружённые в мрачные раздумья ангел смерти Азраил, с каменными крыльями, испещрёнными сотней пронзительных глаз, холодно и бесстрастно взирающих на сонный городок, разлагающийся изнутри от греха и тёмных тайн. Сам он смотрит на лежащий на коленях изящный меч и каменный терновый венок. Копать могилы здесь тяжело, все они неглубокие, едва прикрытые каменистой, бесплодной землёй. Когда солнце садится, и темнота прокрадывается к поросшим мхом надгробиям и крестам, Азраил единственный сторожит тревожный сон города, накрытого его гигантской тенью. На мгновение, лишь на одно мгновение, когда солнечный раскалённый диск окончательно скрывается за горизонтом, он словно оживает, возвращая себе былое величие и безграничную мощь. Он верен и подчинён только Богу… Он знает бесконечные сплетения дорог в царстве тьмы и страданий… Он слышит песни мёртвых и шёпоты бесконечной череды душ, облачённой в саван тумана. Розы оплетают его каменный престол, покоряясь ему, как истинному, великому обладателю. Он видит чёрную душу Грейвс-Сити, лежащего у его ног словно змей с блестящей, скользкой, чёрной чешуёй. От него ничего нельзя скрыть, ведь сказано некогда о нём, что он – это глаза.

На востоке, на вязких, мягких почвах кладбища Колд-Грейвс восседает на своём престоле мрачный ангел смерти Аббадон-губитель. У ног его растут хрупкие и нежные лилии. Тяжёлый, жуткий взор его пронзает окрестности и город с восточной стороны. За спиной его начинаются дни и ночи. Так два ангела смерти встречают и провожают луну, солнце и звёзды, без устали наблюдая за маленьким сонным городком, затерянным во времени и тумане. Они великие и несокрушимые хранители здешних угрюмых мест.

С двух древних церковных колоколен, стоящих друг напротив друга, одна севернее, другая южнее, два архангела, так же имеющие власть над смертью, распахнули свои мощные, каменные крылья, подставляя их холодному, суровому ветру. В центре Грейвс-Сити, в старом, угрюмом, тенистом парке восседает на своём престоле Самаэль. Он правит самым сердцем этого серого города, чья мелодия улиц и капель в сточных трубах напета гниением и смертью. Южная дорога ведёт в мир тепла и живых, светлых чувств, а дорога на север в тень густых, седых лесов, где должен править тёмный демон Ниарцинель. Но нет его престола, нет его каменного грозного образа. Ведь существуют тайны, укрытые глубоко под землёй…

3

Дин чувствовал, что происходит нечто страшное и ужасное, будто древнейшее зло восстаёт из засыпанной чёрной, кладбищенской землёй, забытой могилы, дабы затмить свет тьмой. Жизнь или смерть, что страшнее? Вечность или тлен? Он задумался вновь. Ответ крылся казалось совсем рядом, к каждой загадке есть ключ, открывающий пыльный ларец с истиной. Дин с грустью взглянул в загадочное, бездонно-чёрное ночное небо, лелеющее в беззвёздном пространстве древние, безумные кошмары. На город опустилась зловещая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким, пронзительным завыванием ветра меж угрюмых, гротескных зданий. Луна изредка выныривала из тёмной, клубящейся словно дым, завесы демонических туч, и свет её был печален и мрачен. Она в последний раз взглянула в закрытое, мутное от дождя окно перед тем как надолго исчезнуть в гнетущей, голодной пучине рассерженного неба. Дождь прекратился, резко похолодало. Дин с дрожью вспомнил вечер накануне, разговор с Израилом и долгий путь домой по тёмным сплетениям улиц старого поседевшего города теней и туманов.

Сердце его всё ещё немного болело после разрыва отношений с Сарой, но оно не было разбито на сотни кровоточащих кусочков. Он даже не чувствовал того опустошения, о котором так часто пишут в дешёвых любовных романах, бесхозно лежащих на грязных прилавках газетных киосков. В его чёрной, истлевшей душе не было места для такого чувства, как любовь. Его вера пошатнулась и рухнула, разбившись о суровую, каменистую твердь реальности ещё в 14 лет. Жизнь сломала его, словно никчемную, забытую куклу и оставила скитаться по бесконечным и бесстрастным улицам холодного серого города призраков. В тот день он познал смерть и истинную, неизлечимую боль, навечно осушившую и опалившую его существо. Он с безразличием смотрел на глупые, безликие массы прохожих, скрывающих свои лица под лицемерными масками. Он сам был подобен им. Его не волновали жизни и чувства многих девушек, которыми он обладал. Его раздражала их красивая и живая оболочка, под которой прятались пустота и слепая покорность. Их было легко укротить, поставить на окровавленные колени, сдавив шею колючим, холодным ошейником. Воспоминания вновь нахлынули на него чередой монохромных кадров. К нему вернулось то чудовищное 22 сентября 1992 года. Он снова видел её бездонные серые глаза, застывшие навечно и устремлённые в холодную, серую высь, остававшуюся безучастной к происходящему. Если Бог взирал на это кукольное, искалеченное тельце, то он был слеп и воистину суров, его подлинный лик скрыли облака и туманы. Нет, в тот день здесь не было Бога. В её пшеничных, вьющихся волосах запутались пожухлые сухие листья, рассыпающие от лёгкого прикосновения, а на белой, фарфоровой щеке ярко выделялась серая полоска грязи. Осень укрыла её в тени сказочного леса, полного печалью увядания и холодной пустотой. Когда-нибудь, ложась спать и закрывая глаза Вы чувствовали странные, особенные запахи, которые не могли бы здесь существовать, в этом месте и в этот промежуток времени? Если нет, то вам не понять всего того ужаса, который проникает в твою душу, когда ты вдыхаешь этот призрачный аромат. Дин чувствовал один такой запах каждую ночь. Это был запах сырой, могильной земли, такой явственный и осязаемый, пробуждающий в его сознании самые жуткие картины пережитого, что сбежать от него казалось невозможным. Он снова вспомнил её похороны. Она лежала в гробу, слишком серьёзная и кукольная, чтобы быть реальной, усыпанная белыми, хрупкими розами и лилиями. Колокола звенели, словно лишённый души металл скорбел по маленькой, причудливой девочке с большими, серыми глазами, полными света и доброты. Чёрные вороны, сбившись в огромную стаю, кружили над траурной процессией, наводя тоску своими жуткими, хриплыми криками. Бесконечное, небесное пространство затянуло пеленой серых, громоздких туч, готовых пролить тяжёлые слёзы ангелов на грешную землю. Их мать рыдала, упав на колени. Её русые волосы безжалостно трепал суровый северный ветер, а на подоле старого, чёрного, траурного платья застыли причудливой формы капли дорожной грязи. Она молила Бога, который давно покинул это проклятое место. Дин стоял тогда в стороне, едва сдерживая горькие слёзы. Он смотрел, как последние перелётные птицы улетают на юг. Раньше они с сестрой часто забирались на прохудившуюся от непогоды крышу старого амбара и мечтали, глядя на них, как когда-нибудь вместе они улетят на тёплый, приветливый юг, прочь от мрака и холода жуткого Грейвс-Сити. Они всегда жили отрешённо, у самой кромки леса на севере, с восточной стороны дороги. Мать работала на фабрике, которую закрыли 5 лет назад, отец умер через год после рождения Энни, замёрз вьюжной, зимней ночью в лесу. Они жили в нищете, но в счастье и любви. Главное, что они были друг у друга, и для них словно бы не существовало насмешек сверстников, осуждения сварливых старух и отчуждения со стороны жителей этого странного города. Но теперь их жизнь была поломана так, что никогда не получилось бы собрать нечто, хоть чем-то отдалённо напоминающее этот причудливый механизм ИХ семьи. Смерть пришла, не стучась и не предупреждая. Это горе казалось сплотило вокруг них и сварливых старух, смотрящих на них с наигранным сочувствием, и новых друзей, пытающихся их бесстрастно и холодно утешить, и чёрствых, высокомерных людей, брезгливо относящихся к ним, но обещающих помочь. Но это было лишь злой иллюзией, похожей на наркотический бред, за которым обязательно существует та безутешная, давящая реальность, от которой нет смысла бежать по путанным дорогам сна. Все эти обещания были пусты и не искренни, скоро они забылись навсегда. Людей охватила будничная, бурлящая суета. Похороны – это глупый спектакль, на котором все только играют свои роли, навеянные этикетом и привычным восприятием, надевая фальшивые, мерзкие маски скорби и боли. Их сердца холодны и пусты, как серое, свинцовое небо. В них нет Бога, которому они так пылко и жарко молятся, прося о пощаде и щедрости. Бог суров, он глух к их мольбам, дрожащим на осквернённых ложью, гнилых устах. Наверное, самый главный порок современного общества – это холодное и пугающее безразличие. Мы не смотрим на проблемы других вечно играя однообразную лицемерную роль сострадания. Чужие проблемы для нас – это чёрно-белая кинолента с неинтересным, но трагичным фильмом.