Ирина Королева - Гахиджи

– Катерина? Ты чего?

– Оставь меня! – прошипела девушка и рванула прочь из этого столпотворения. Она побежала в дом невест.

Наконец-то выбравшись на пустую улицу, Катерина захлебнулась дыханием. Жуткая боль разрывала её изнутри, и не было от неё спасения, потому что это была не физическая боль, а душевная. Она с трудом разомкнула ладони и словно пьяная, побрела вперед, продолжая задыхаться от отчаяния.

Она не сказала никому, ни Елене, ни Нине. Она вообще никому ничего не сказала. А ведь тогда, когда они осталась с Озахаром наедине, она дала слабинку всего на несколько секунд, ей просто до жути хотелось, совсем чуть-чуть понежиться в крепких мужских объятьях, просто попробовать каково это. Ведь неизвестно, что их ждет впереди. И что? Этих секунд хватило, чтобы её душа перевернулась с ног на голову. Ощущение неважности всего, что было раньше и не нужности всего, что было до, захлестнуло с головой. Захотелось забыть о всех горестях и опасениях, а только наслаждаться нежным взглядом светло-голубых глаз и мягкими страстными губами. Все мысли и желания полетели только к нему и если, намного позже, бодрствуя, она еще хоть как-то гнала от себя эти мысли, то по ночам спасенья не было. Елена не знала о том, как среди ночи Катерина неслась в душ, обжигая тело ледяными струями и с остервенением натирая себя мочалкой, только чтобы согнать все остатки сна и сбежать от пристальных светло-голубых глаз, от его сильных рук и настойчивых мягких губ. Елена не знала о том, как она рвалась на две части между тем, что правильно и тем чего хочется. А хотела Катерина его, но не могла себе позволить даже думать об этом. Рассудок упорно трещал на две части. Одна кричала о доме, о маме, о ненормальности происходящего, а вторая выла от тоски, и невозможности принять происходящее, как это сделали Лиза, Милена или Марина. За прошедшие две недели, Катерина не забыла, нет, но она научилась с этим справляться, так, по крайней мере, она думала. Но сегодня! – Катерина снова застонала, вспоминая подернутые тревогой светло-голубые глаза. – Сознание вновь рвалось на две части. Больше всего на свете она хотела кинуться к нему, прижаться к широкой груди, вдохнуть родной запах и рассказать о том, как ей было плохо, как она скучала и как страдала. Рассказать, что он не потерял её и стереть поцелуями боль и страх, сквозившие в его глазах, но она не могла. Это было не правильно. Ведь даже если бы сейчас подошла Елена и сказала «Иди к нему, все нормально», Катерина не пошла бы, потому что это было не правильно и это не нормально. Но как же больно. Боже, почему так больно. Словно в груди раскрылась огромная рваная рана и бешено пульсируя, выплескивает наружу всю жизненную силу. Как же с этим справляться?

Катерина, наконец, добралась до дома, и быстро взбежав по ступеням, кинулась в привычную обитель для изгнания душевных стенаний. Вода в душе уже была непривычно горячей и не приносила желанного облегчения, но хотя бы заглушала рыдания. Боже, ну почему так больно! – взмолилась Катерина и посмотрела на четыре кровавых полумесяца, оставленные на ладонях. Надо же, а ведь в тот момент она даже не заметила, что творили её ногти. Катерина медленно сползла по гладкой отшлифованной стенке душа и разразилась бессильными слезами. Как больно!

Светло-голубой взгляд, подернутый тревогой и страданием, продолжал стоять перед глазами.

– Иаби! – вновь вскрикнула Елена, но юноша даже и не думал останавливаться, он уверенно двигался вперед, как будто преднамеренно сбегая от Елены. – Иаби, стой!

– Оставь меня, – буркнул юноша. И она увидела, как он вскидывает к лицу сжатые в кулаки ладони, Елена догадалась, что Иаби плачет. Она устало вздохнула и подобрав белоснежный подол упорно двинулась следом.

Ярмарка уже осталась позади и ей на смену пришла буйная цветущая растительность, покрывавшая холмы и редкие гладкие валуны. В воздухе почувствовалась прохлада, от уже близко пересекавшей путь горной речки, и Елена надеялась хоть там, наконец, догнать своего друга. Не будет же он, в самом деле, лезть в обжигающе холодную воду, но Иаби резко изменил направление. Он свернул вдоль протоки и ушел по тропинке вправо.

– Иаби, – вновь позвала Елена, уже не надеясь на ответ, а скорее так, по привычке. – Ну, подожди. Нам нужно поговорить.

Она свернула по той же тропинке и бегло огляделась. На смену деревьям пришли кустарники, и буквально заполонивший весь остров гигантский папоротник. Цветов здесь было явно меньше, зато чуть в стороне открылась небольшая полянка, сплошь покрытая цветущей земляникой.

– Иаби! – уже не умоляюще, а строго прикрикнула Елена. – Я устала и потеряла обратную дорогу! Ты что, хочешь бросить меня здесь одну?

Юноша, наконец, остановился и, не поворачиваясь, пробурчал: – Ты не могла потеряться, мы еще недалеко ушли. Так что возвращайся.

– Знаешь, что! – уже разозлившись, вскрикнула Елена. – Я думала ты мне друг! А ты бросаешь меня вот так, посреди этих зарослей даже не дав возможности что-то сказать. А если бы он обо мне наговорил гадостей, ты бы тоже остался, спокойно стоять на месте?

Иаби резко развернулся, больно задетый её словами и горестно посмотрел на подругу. Теперь их разделало не больше пятнадцати метров.

– Ты не понимаешь! Он не гадостей наговорил. Он сказал правду!

– Хорошо, но тогда если это правда, то почему ты раньше спокойно с ней жил, а теперь так расстроился? Ты что, в первый раз её услышал?

– Нет, – Иаби растерялся, а Елена потихоньку начала приближаться. – Просто, рядом с тобой я забывал о своей неполноценности.

– Так что изменилось? Даже если у тебя и есть какие-то проблемы, то мне на них наплевать. А для чего тогда нужны друзья? Чтобы просто чесать языками, а в трудную минуту бросать друг друга на произвол судьбы? Такой ты представляешь себе дружбу?

– Ты просто не понимаешь! Я позор для рода! Я урод!

– Да хоть шесть пальцев на ногах и четыре уха! Ты мой друг Иаби, и ты очень дорог мне таким, какой ты есть! Хотя если откровенно, – Елена уже находилась на расстоянии примерно метров восемь. – Я абсолютно не вижу в тебе ничего уродливого. По мне, так ты очень даже красивый юноша!

– Вот именно! – на глазах у парня вновь выступили слезы. – Вот именно юноша! Или мальчик! И я навсегда останусь таким. Мне не суждено стать мужчиной!

– Знаешь Иаби, а вот у меня на Родине не проводят ни каких обрядов вроде вашего посвящения. – Елену уже отделяло метров пять. – Наши парни просто живут и отсчитывают года от своего рождения. Десять лет – ты мальчик, Двадцать пять – мужчина, Шестьдесят – старик!

– Елена, – Иаби запустил пальцы с густые короткие волосы и застонал. – Ты не понимаешь! У нас тоже ведут подсчеты. Только по-другому! – он замолчал на секунду, но затем продолжил. – Мне наткали уже двадцать пять золотых нитей, а Бомани десять, понимаешь, десять!