Дмитрий Всатен - Книга 2. Хладный холларг

– Мой боор, – услышал вдруг у своих ног Комт голос Меченого. Он опустил глаза и наткнулся взглядом на пасмаса. У Меченого была рассечена бровь, порвана щека, а правая рука болталась на одном сухожилии. Он был с ног до головы вымазан кровью и дрожал от слабости. – Нас разбили, мой боор, – прошептал одними губами Меченый и повалился на землю.

– Я знаю, – ответил Комт, заглядывая в глаза воина, покрывавшиеся мертвой поволокой. Устало вздохнув, боор сказал себе: – Теперь и мне срок настал. – Он ударил грухха по бокам и понесся в гущу схватки.

***

– Еще немного бы, братцы, и я дотянулся! – Воинский кружок у ярко светивших рочиропсов взорвался одобрительным хохотом. – Самую малость не достал! Самую малость!

Холкун, говоривший все это, сидел среди разномастной воинской братии и весело хмурился. На щеках его пылал румянец. Огорчение никак не шло на его лицо. Было заметно, что он горд собой и тем, что едва не совершил.

– Удачливый был сегодня. Мало того, что едва Предателя не укокошил, дык еще и без синяка, без царапины из сечи вышел, – по-доброму завистливо говорили его товарищи, толкая счастливчика в плечи, спину и бока.

Глыбыр улыбался, слушая разговоры солдат. Давненько не было такого, чтобы он одерживал победы. Вернее сказать, давненько не было таких больших побед.

Сам Комт Предатель – ни кто иной, как он – был разбит сегодня Глыбыром в лесу у стен Эсдоларга. Не помогла даже вылазка гарнизона, который тоже попал в засаду и был сильно потрепан.

На поле битвы остались лежать более двух тысяч вражеских воинов и всего семьсот воинов Длинномеча.

Комт с остатками воинства закрылся в Эсдоларге.

Однако и там, Глыбыр это точно знал, Предатель не найдет успокоения. Слишком многие помнят, как он предал их Владию, сдав ее оридонянам.

– Ну врешь жежь! – донеслось до слуха Глыбыра от другой кучки солдат. – Прямо перед ним стояли?!

– Прямо перед ним.

– И говорил с вами?!

– Вот как сейчас ты со мной, так и он говорил с нами.

– А какой он? Чего же ты ему сказал?

– Старый очень и… спокойный… Ничего… я ничего, а дядька сказал… Чего сказал? Гордо сказал, что не предадим мы нашего боора!

Длинномеч посмотрел в сторону говоривших. Среди десятка воинов стоял холкун не более двадцати зим от роду. Он походил на едва вылупившегося птенца, так худы были его шея и руки. Но грудь, гордо выпяченная вперед, говорила о том, что этот хлюпик тоже чем-то гордится.

– Потом чего же?

– Потом отвели нас к дереву да привязали. После, когда выступили они, нас следом погнали, а как вы напали, позабыли про нас. Тогда дядька распутался и меня распутал. Мы и побегли.

– Вот это да-а-а! Не зря про Злого легенды ходят, холы, ой, не зря!

– Отец, – окликнул боора Гедагт, – посмотри.

Глыбыр пошел на звуки голоса сына и вскоре очутился подле него. Гомон воинского стана стих за его спиной и отчетливее стали слышны звуки, доносившиеся из Эсдоларга. Словно бы маленькие скляночки переливались за стенами.

– Ты знаешь Злого? – спросил боор неожиданно даже для себя.

– Злого? Коли о Золе говоришь, да, знаю. Кто же его не знает, – отвечал Гедагт. – Вроде, дерутся. – Он кивнул в сторону стены.

Если бы не темнота, которая опускалась в долину тогда, когда на равнинах лишь вечерело, Гедагт заметил бы, как его отец побледнел.

– Кузнеца и Скоробоя мне призови, – выдохнул он единым рыком. Гедагт оглянулся, кроме него подле отца никого не было, и бросился исполнять приказ. Накогт и Скоробой подбежали к боору. – Твердыню брать надобно, – заговорил Глыбыр в волнении. Лишь сейчас он разгадал звуки, долетавшие из-за стен.

***

На улицах Эсдоларга шла резня. Слух о том, что Комт разбит (распущенный Грозором по приказу самого боора) быстро разнесся по городу, а вид пришедшего в расстройстве войска придал несогласным с властью Предателя новые силы.

– Сейчас или никогда! – раздались крики, и горожане подняли восстание.

Того и надо было боору. Усмехаясь в пышные усы, он прищурено смотрел на олюдские толпы, подобно грязному потоку залившие улицы города.

– Более всего я, сын, этого боялся, – Комт указал на восставших. Могт стоял подле отца с непониманием глядя на него. – Я предатель, сын. Для них я предатель. Не видели и не увидят они того, что мне виделось и видится. Никогда не признают они, что сделал хорошее. Никогда! А потому я – Предатель. А ты – сын Предателя. С этим и окончишь свою жизнь. Смирись.

Помни, сын, что я тебе сказать хочу. Битва, коли уж грядет, лишь шаг в долгой дороге. Глыбыру никогда меня не победить, ибо я вижу дорогу, он – лишь шаг.

Я долго стоял у стен Эсдоларга, за что ты мне упреки слал. Но, коли видеть дорогу, то выходит, что прав я оказался. Когда бы мы в ларг зашли, то не осмелился бы Глыбыр ударить – слишком силен я для него, а он не дурак. Потому сделал я ему ошибку. Не такую ясную, чтобы он разгадал, ибо нет хуже случая, когда замысел твой разгадан.

Он напал на меня и теперь, я знаю, он всегда делает так, ходит по полю битвы и считает, сколько воинов я ему оставил. Оставил я много, но токмо не воины они, а презренные воры и убийцы. Пусть его, считает! Пусть крепнет в нем мысль, какая должна окрепнуть. Она помощница моя. Самый верный мой союзник.

Угадал я и то, что восстание будет, а потому через Грозора вести в ларг дурные передал. Не прав был? – Комт довольно кивнул на улицы, запруженные горожанами.

– Прав отец! – восхищенно прошептал Могт. – Как и всегда, прав ты! Все по-твоему выходит.

Боор криво усмехнулся и отчего-то подумал о пере, которое, согласно легенде, выпало из крыла птахи, пролетавшей над головой Сина – бога, восставшего против Владыки, когда Син натягивал тетиву лука, чтобы священной стрелой поразить Многоликого-безымянца и захватить себе власть над Владией. Перо, как рассказывал Эвланд, попало в глаз Сина, и он промахнулся. С тех пор, подобные случаи величали во Владии «пером Сина».

– А коли так, то завершим задуманное мной. Бафогт, – позвал Комт, – сходи в ларг да побей этих тварей. Ты же, Могт, ступай к вратам, что со стороны Грозной крепости, да их открой. Но так открывай, чтобы не видно было, что ты открыл. Приодень своих воинов в ветошь, в какую местные олюди рядятся. Как войдет Глыбыр, ты его пропусти…но помни о пере Сина…

***

Злой, прикрываясь широким щитом, бежал впереди Птенца.

– Голову втяни, – кричал он на бегу. – Стрелы!

Птенец, как мог, поспевал за дядькой после смерти родителей ставшим ему и матерью, и отцом. Юноша изо всех сил втягивал голову в плечи, но по шлему все равно пару раз цокнули хищные клювы стрел. Под этими ударами голова Птенца начинала болтаться, как болванчик, и бежавший рядом с ним старый воин-реотв, невольно улыбался.