Николай Шмигалев - Братина Сварога

Князь выдал каждому из бояр увесистый узелок с «басурманскими» вещами и аксессуарами.

– У кого есть вопросы? Пожелания? Предложения? – поинтересовался Негодуй.

Вопросов, а тем паче предложений ни у кого из бояр не было.

– Тогда больше никого не задерживаю, уважаемые, – встал из-за стола князь. – Завтра, попрошу, без опозданий. Аривидерчи!

Поднявшиеся одновременно с ним из-за стола, бояре поклонились князю в пояс и, прихватив узелки с казенными пожитками, покинули княжий терем.

Поднявшись с утра пораньше, князь и бояре, каждый в своем тереме, мужественно отказавшись от завтрака (кто же на Масленицу идет с полным желудком!) поспешно облачились в заморские «ахлицкие» платья. Затем они надели поверх своих окладистых бород накладные «хишпанские» бородки клинышком, нацепили на головы завитые «хранцуские» парики, припудрились «немчурийской» пудрой, понацепляли на носы и щеки «хохландские» бородавчатые мушки и, таким образом «законспирировавшись», отправились на празднование Широкой Масленицы.

Эх, что это был за праздник! Скоморохи веселили народ в балаганах! Плясуны плясали, танцоры танцевали, а чечеточники отчебучивали! Дудари дудели! Ложечники лихо наяривали на ложках, трещеточники – на трещетках! Певцы запевали! Гусляры им аккомпанировали! И остальной честной люд от них не отставал! Все вокруг веселились, играли в игры, катались на качелях, горках и санях с запряженными в них тройками лошадей.

А сколько в лавках, и на лотках было всякой вкусняцкой снеди: медовые печатные пряники, бублики-баранки, пироги-расстегаи. Но самым многочисленным, и по праву, был блинный «модельный» ряд. Ведь блины являлись самым главным атрибутом Масленицы и имели сакральное значение для вельмипонежского народа. Круглые, горячие, румяные, они являли собой символ ясного солнышка, которое разгоралось с каждым днем все ярче и ярче, удлиняя дни и укорачивая ночи. Блинчики пшеничные, гречневые, пшенные, ржаные, гречнево-пшеничные, пшенично-ржанные, с маслом, луком, мясом, рыбой, грибами, икрой красной и черной, яйцами и ливером, медом и творогом, вареньем и сметаной (и это ещё неполный перечень!), и все это объеденье подавалось с пылу-жару на столы, а народ лопал в три пуза, нахваливая дородных стряпух и их стряпню, и прося добавки.

Не удержались от соблазна и князь с боярами. В тайне друг от друга новоявленные «басурмане» тоже наелись блинов, да напились кваса и медовухи. От знатной закуси совсем хорошо у князя на душе стало. Едва не запел, родимый.

Все бы ничего, да вот только небольшое досадное недоразумение с князем вышло. Митрополит Эполит, самый старший сановник среди вельмипонежского духовенства, катаясь на качелях с послушниками, заприметил подозрительно напудренного «басурманина», лавировавшего среди блинных рядов. И так как митрополит был на короткой ноге с князем, он сразу признал до боли знакомый золотой перстенек с именной печатью светлейшего на руке «басурманина». Надо сказать, что Эполит и так-то недолюбливал иноземных бездельников, за их безбожность и лукавство. А тут ещё Его Святейшество обнаружил, что один из забугорных чужаков княжеский перстень стибрил. Такого безобразия митрополит допустить не мог, и, несмотря на солидный вес и увесистый крест на груди, ловко спрыгнув с качелей, кинулся к басурманину с криками «Держите вора! Иноземцы наших грабят!». Подбежав к опешившему загримированному князю, Эполит схватил его мертвой хваткой за руку с перстнем, продолжая призывать окружающих «к оружию».

– Эполит, ты что творишь? Это я, князь твой! – придя в себя, опосля внезапного нападения, зашипел, что тебе королевская кобра, на духовника Негодуй. – Отпусти сейчас же, я тут инкогнито.

Теперь уже Митрополит, услышав знакомый до боли в печенках голос любимого князя, оторопел.

– Княже, ты что ли? – прошептал поп, встретившись с суровым взглядом княжеских карих глаз. – Прости, отец родимый, не признал.

Митрополит рухнул на колени перед князем.

Встревоженный народ, включая подоспевших на подмогу послушников, увидев митрополита, преклонившего колени перед «басурманином», потерял всякий интерес к происходящему и принялся веселиться дальше. Такая реакция окружающих была связана с нередкими чудинками батюшки, который, как уже не раз бывало, вкусив горячительных напитков, устраивал тот ещё «божий суд». Стоит ли говорить, что и в этот раз святой отец был немного навеселе.

– Ну все, батюшка, хватит привлекать к нам внимание, – оглядываясь по сторонам, попытался образумить митрополита князь. – Поднимайся, поднимайся, а то ревматизм коленных суставов подхватишь, будешь знать.

Эполит внял голосу разума и встал на ноги, но оттого что, как было сказано выше, митрополит был подшофе, чудить он не перестал.

– Княже! – провозгласил он своей луженой глоткой, вновь обескураживая Негодуя. – Ежели ты на меня искренне не сердишься, то давай тогда выпьем с тобой на брудершафт!

За излишнюю бдительность князь даже и не думал сердиться на Эполита, но такого панибратства, даже от митрополита, Негодуй стерпеть не мог. Вместо ответа князь щелкнул пальцами и в этот же миг, крепкие руки его личных стражников, переодетых под скоморохов, но с мрачными «штатскими» лицами, подхватили святого отца под локотки и потащили упирающегося батюшку прочь. Негодуй шепнул пару слов одному из «скоморохов» и уже спустя несколько минут, дежурная карета несла задремавшего митрополита в Старо-Дремовский монастырь на пятнадцати суточный «отдых», за нарушение субординации.

На этом с прискорбным недоразумением было покончено.

Переодетый князь ещё немного погулял по блинным рядам, отведал всяческой вкуснятинки, отвел душу, а уже потом, на сытый желудок отправился следом за боярами богатырей отбирать.

Как раз время для молодецких потех пришло.

На дальнем, пологом берегу, хлопцы устраивали скачки, и там, среди добрых молодцев, под видом басурманского путешественника-летописца сновал боярин Харибор, который делал пометки в своем берестяном блокноте «беря на карандаш» достойных наездников.

На правом крутом берегу, удальцы брали штурмом снежную крепость, проявляя чудеса ловкости, «героизма» и «ура-патриотизма». Рядом с штурмуемой крепостью крутился боярин Простофикл, уворачиваясь от снежков и внимательно наблюдая за розовощекими штурмовиками.

Посреди реки тем временем завязались кулачные бои. Сначала классическая «стенка на стенку», затем «свара» и «куча-мала», а напоследок, между теми крепышами, кто ещё остался стоять на ногах, судьи-старосты устроили самый зрелищный молодецкий аттракцион – кулачный бои один на один. Там, помимо боярина Миложира подрядился наблюдателем и боярин Сухофим. Все-таки это был наиболее ответственный «фронт работ».