Алексей Котов - Деловые люди

Под страхом личного общения с полковником один на один всему личному составу полка было запрещено рассказывать рядовому Коле о телеграммах. Но часы уже тикали… Месть хитрой Машеньки как раз в том и заключалась, что Коля отлично знал – Машенька не остановится, телеграммы будут идти и последняя из них будет самой жуткой.

Полковник кусал кулак и расхаживал по кабинету. В сущности, у него было только два выхода: либо отправить Колю в «психушку», либо отпустить его на свадьбу. «Психушка» отпадала по очень простой причине – вооруженный любовью Коля представлял из себя сверхценную боевую единицу. Например, он мог в одиночку оккупировать невинную банановую республику. Поездка Коли на свадьбу невесты тоже не могла состояться – оккупация банановой республики, с точки зрения потерь среди местного населения, была бы значительно более гуманной акцией.

На следующий день после уведомления Машеньки, что до свадьбы осталось десять дней, полковник Сидоров вызвал прапорщиков Иваненко и Петренко. На вопрос сурового начальника: «Как там этот идиот?», последовал быстрый ответ: «Грызет решетку, товарищ полковник!»

«И хрен с ним! – перешел на крик полковник. – Пусть грызет, пока не надоест». Прапорщики переглянулись. Более смелый Иваненко кашлянул в кулак и намекнул полковнику, что, судя по всему, решетке это уже здорово надоедает.

Прошло еще пять дней. Рядовой Коля подозрительно шуршал в подвале и к нему боялись заходить. Его кормили при помощи лопаты, просовывая ее в окошко.

Полковник собрал военный совет. Офицеры и прапорщики прятали глаза. Они старались не смотреть на командира, даже когда тот миролюбиво разглагольствовал о том, что, мол, время хороший лекарь. Личный состав полка почему-то сочувствовал рядовому Коле. Полковник заявил, что какая-то там Машенька – будь она даже суперэротической звездой «Плейбоя» – не достойна такого парня как Коля. Военный совет молчал, уставившись на плохо выструганные доски стола.

«Осталось всего пять дней, – сказал полковник. – Потерпим как-нибудь».

Прапорщик Иваненко осторожно поинтересовался, что же будет после. Полковник заверил, что по истечении указанного срока у рядового Коли пропадет всякая охота встречаться с бывшей невестой.

«Возможно, – согласился прапорщик, – но тогда он бросится на нас…»

Военный совет встал в тупик. Загнанное в угол военно-стратегическое мышление никак не могло согласиться с мыслью, что НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО ДРУГОГО, КАК…

«Ну и черт с вами! – взорвался полковник. – Если вы сами ничего не можете сделать, тогда будите старшего прапорщика Кузькина».

Кое-кто потихоньку перекрестился. Кто-то еле слышно шепнул: «Мамочка родная!..»

Через полчаса в расположении замершего в ужасе полка послышался командорский грохот сапог. Пробуждение живой легенды вооруженных сил повергло в шок и трепет самых отчаянных сорвиголов. «Зеленые» первогодки с цыплячьим писком разбегались во все стороны; офицеры, включая начальника штаба полка, бледнели и вытягивались во фрунт; в селе Большие Дойки вдруг завыли все собаки. Даже реинкарнация былинного богатыря Святогора из горы в человека не произвела бы на полк такого впечатления, как шествие старшего прапорщика Кузькина из казармы первой роты в штаб полка.

За дверью скрипнули ступеньки под семипудовой тяжестью. Полковник смущенно кашлянул в кулак и на всякий случай одернул китель.

– Вот что, Мишенька, – ласково обратился он к заспанному гиганту с гранитным лицом. – Нужно поговорить с одним человеком…

Полковник рассказал старшему прапорщику Кузькину историю рядового Коли. Старший прапорщик слушал молча. Потом он снисходительно улыбнулся и вышел.

Разговор «живой легенды» и рядового Коли продолжался в течение трех дней. Гарнизон на цыпочках ходил возле котельной, с тревогой прислушиваясь к происходящему внутри: из глубин подвала доносились звуки, говорящие о том, что «дружеское» общение старшего прапорщика и рядового Коли не только не прекращается, но скорее всего набирает обороты.

По приказу полковника в окошко подвала перестали просовывать лопату с обедом. Командир полка явно подыгрывал своему любимцу Мишеньке.

На четвертый день дверь, наконец, распахнулась, и наружу вышел старший прапорщик. Кузькин был суров и задумчив.

– Бесполезно все, – доложил он командиру. – Представляете, Коля сделал лом из трубы, пробил метровую стену подвала и сделал подкоп. В общем, он хороший парень.

Полковник молчал.

– Нужно отпустить его на свадьбу, – сказал Кузькин. – Иного выхода нет.

Полковник молчал.

– Я за ним присмотрю, – пообещал Кузькин.

Полковник закурил и отошел к окну. Приговор или диагноз, вынесенный старшим прапорщиком, был окончательным и обжалованию не подлежал, потому что старший прапорщик умел делать все. При весе в сто двадцать килограммов он обладал выносливостью стайера-кенийца, почти абсолютной невидимостью японского ниндзя и ударом, превосходящим по силе удар «заднего копыта» слона. Старший прапорщик мог вслепую разрядить не извлекаемую мину с тремя «глухими» взрывателями, вскрыть швейцарский сейф и удалить гнойный аппендицит в полевых условиях пустыни Сахара.

Полковник Сидоров вздохнул и согласился.

В помощь старшему прапорщику Кузькину отрядили его коллег Иваненко и Петренко. Те смотрелись на фоне своего старшего коллеги как легкие миноносцы рядом с могучим дредноутом и использовались им для мелких поручений. Всю ответственность по транспортировке рядового Коли в район будущих «боевых действий» Кузькин взял на себя.

Нашли самолет. Старший прапорщик лично доставил рядового Колю на борт и не спускал с него глаз, пока самолет не набрал высоту девять тысяч метров. Иваненко и Петренко сидели рядом, готовые в любую минуту прийти на помощь.

Полет, посадка самолета, поездка в пригородное воронежское село отняли какое-то время. «Десант» прибыл к месту действия только тогда, когда, судя по всему, свадьба Машеньки была в полном разгаре. Оставалось только найти нужный дом. Именно тут Коля исчез. Он исчез так, словно вдруг наткнулся на дороге на шапку-невидимку. Старший прапорщик Кузькин обматерил своих коллег и бросился на поиски.

Между тем свадьба действительно была в полном разгаре. Машенька сидела за столом в полном облачении невесты и, подперев щеку ладошкой, грустно смотрела в окно. Гости разливали по стаканам местный первач, настоянный на сорока травах, и не обращали внимания на молодую.

Неожиданно дверь с грохотом… Впрочем, нет! Дверь не распахнулась, она просто пала на пол вместе с коробкой. Перед гостями, замершими в самых живописных позах, предстал Коля с дрыном в руках.