Александр Венгеровский - Эпоха перемен

И вот 17 июля 1980 года Потап Иванович отправился в свой последний путь. Огромная толпа народа сопровождала его под жарким июльским солнцем. Всё свободное пространство кладбища заполнилось народом. Впереди у свежевырытой могилы стояли родственники покойного: его сын Владилен Потапович – первый секретарь райкома КПСС с женой и детьми, внук Маркс Владиленович – главный врач районной больницы, всё районное начальство, областное начальство и начальство из всех тридцати районов области. Мы врачи, тоже оказались в первом ряду.

Траурный митинг открыл инструктор обкома партии, сказав все полагающиеся к данному случаю слова. Затем на трибуну, наспех, но аккуратно сколоченную чуть в стороне от могилы, поднялась Сильфида Павловна.

– Товарищи! Сегодня мы провожаем в последний путь выдающегося человека. Потап Иванович Лошадкин относится к той когорте легендарных людей, которые устанавливали советскую власть в Сибири, отстаивали её в Гражданскую и Великую Отечественную войну, а затем всю жизнь трудились, не жалея сил и времени, для повышения благосостояния нашего народа.

Потап Иванович родился 19 ноября 1890 года в одной из глухих деревень Иркутской губернии. С самых ранних пор он проникся сочувствием к страданиям народа. В 1903 году вступил в нашу коммунистическую партию. В 1905 году участвовал в первой русской революции. Он руководил восстанием пролетариата и крестьянства в Иркутской и Томской губерниях. После поражения революции скрывался от царских ищеек, не раз арестовывался и ссылался в Сибирь. После победы Великой Октябрьской социалистической революции был избран членом Томского исполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В жуткие годы колчаковского террора руководил партизанскими отрядами в Сибири. В 1920 году вновь избирается в различные органы советской власти нашего края. А в 1923 году крестьяне послали его ходоком к Владимиру Ильичу Ленину. Потап Иванович шесть раз встречался с Лениным. Владимир Ильич обсуждал с ним планы строительства социализма в СССР. После последней встречи, накануне нового 1924 года, Ленин вручил Потапу Ивановичу подарки для сибирских детей и сказал: «Борись за наше дело Потап, всю жизнь борись». И эти слова Владимира Ильича стали для Потапа Ивановича путеводной звездой. Куда бы ни посылала его партия, всюду он отдавал нашему народу все свои силы, весь жар мужественного сердца. В наш район Потап Иванович приехал в 1965 году. Несмотря на свой преклонный возраст, он работал на самых ответственных хозяйственных постах и ушёл на заслуженный отдых только пять лет назад. Товарищи! Сохраним же навсегда светлую память о Потапе Ивановиче!

Сильфида Павловна сошла с трибуны и очутилась рядом со мной.

–Как я выступила, – спросила она. Я отвёл глаза и ничего не ответил.

После похорон мы вместе вернулись в больницу.

–Вы не пойдёте на поминки? – спросила она.

–Мне надо посмотреть своих больных. А вы?

–А я дежурю в реанимации.

–А-а. Как чувствует себя Аркадий Самсонович?

–Он давно в общей палате. Сегодня съел на завтрак пять тарелок манной каши. Завтра его выпишут.

С папиросой во рту, в облаках дыма шла навстречу Сара Абрамовна. Её рабочий день кончился, она шла, наслаждаясь свободой и напевая: «Тумбала, тумбала, тум балалайка»…

–Сара Абрамовна! Вы почему не были на похоронах? – строго спросила Сильфида Павловна.

–Я могу иметь свои права человека? Я могу не ходить туда, куда не хочу?

–Все хотят, одна вы не хотите. Я чувствую ваши антисоветские настроения! Мне придётся поставить о вас вопрос на парткоме. Вас ведь и из Крыма выгнали за это!

–Никто меня не выгонял, я сама уехала. Да! Я всю жизнь боролась за права крымских татар, и за это меня преследовали! Меня не выгнали. Я уехала, чтобы меня не арестовали. Но придёт время, и я получу по заслугам! А у вас спросят – и у вас, и у вас, – она указала на меня, – спросят, что вы делали, когда травили Солженицына и Сахарова?!

–Я работал, – ответил я скромно.

–А мы у вас уже завтра спросим. Я завтра же соберу партком.

–Не надо этого делать. Сара Абрамовна действительно имеет право не ходить туда, куда не хочет.

–Да, я не хочу слушать глупостей, которых написал вам ваш Фрукт.

–Как! – воскликнул я в ужасе, обращаясь к Сильфиде Павловне, – сегодняшнюю речь написал вам Аркадий Самсонович!?

–Да, а что? – ответила она упавшим голосом.

–Быстро к нему!

Аркадий Самсонович лежал в палате один. Он был жёлт как лимон. Глаза, щёки и виски ввалились как у ракового больного перед кончиной. Его колотила крупная дрожь, от которой скрипела кровать и звенели стёкла в рамах. Изо рта вырывалось вибрирующее мычание, жёлтая пена пузырилась на усах и бороде.

–Быстро в реанимацию! – рявкнул я и, так как ждать санитаров с носилками было уже некогда, подхватил Фрукта с кровати и помчался с ним на второй этаж.

Рядом со мной с фантастической синхронностью неслась Сильфида Павловна, неся перед собой длинные ноги больного. В одну минуту подключили мы Фрукта к системе искусственного дыхания. Сильфида Павловна автоматическими движениями одновременно вставила иглы двух капельниц в вены рук. Когда, наконец живительный физраствор полился в измученный ядами организм Аркадия Самсоновича, Сильфида Павловна пришла в себя:

–Что это было? – спросила она потрясённо.

–Я же вам говорил, что ему нельзя… работать!

–Так ведь он и не работал, только речь мне написал… Он умрёт?

–Ещё раз он, пожалуй, выкарабкается. Но на этот раз не скоро.

Сильфида Павловна не стала откладывать дела в долгий ящик и в тот же вечер пошла к дежурившему Лошадкину, чтобы договориться о времени проведения заседания парткома. Повестку она сформулировала так: «О возмутительном антисоветском поведении врача-педиатра Сары Абрамовны Каценфройнд». Но Лошадкин настоятельно рекомендовал ей не проводить никакого заседания и оставить Сару Абрамовну в покое. В результате старушка со сливовыми глазами ещё на год осталась в Колдобино вместе со своим Политбюро.

На другой день после похорон Потапа Ивановича был первый для меня операционный день в Колдобино, я пришёл на работу пораньше. Техничка Вера Степановна домывала пол в коридоре.

–Восемнадцать минут, двадцать три и шестьдесят пять сотых секунды, – воскликнула она в полном восторге, взглянув на вынутый из кармашка секундомер, – мой личный рекорд!

Я прошмыгнул мимо неё в двадцать девятый кабинет и захлопнул дверь. Через пять минут пришла Сильфида Павловна.

–Как дежурство? Как Аркадий Самсонович?

–Еле жив. Но получше. Дышит сам.

–Ничего, ничего, выкарабкается. Вы-то как? Сильно устали? Сможете мне ассистировать?