Инна Метельская-Шереметьева - Тень жены Гамлета

Вспомнив о Качаловых, я достала из сумки свой мобильник и набрала номер Георгия Петровича, предусмотрительно внесенный в записную книжку после нашего с ним последнего разговора.

Трубку взяли почти мгновенно.

– Слушаю, – голос Великолепного Гоши был глуховат и строг, – Витолина Витальевна, вас уже встречать? Вы к дому подъехали?

– Ага, значит, мой номер у вас определился…, – я не сразу сообразила, как ответить на прямо поставленный Гошей вопрос, – Только я никуда не подъехала. И вы это прекрасно знаете.

– Почему не подъехали? – голос в трубке стал металлическим. – Я же ясно сказал, что мы вас ждем. И ждем уже полтора часа!

– Я не подъехала потому, что сейчас нахожусь на трассе Москва – Санкт-Петербург. Еду в больницу. А ваши люди, которые преследуют мою машину, наверняка вам об этом доложили.

– Какие люди? Вы о чем? – в голосе Георгия Петровича сквозило настоящее удивление, – И почему вы едете в больницу? У вас кто-то заболел?

– Не юлите, Георгий Петрович! – я разозлилась, – Вы прекрасно все знаете. На хвосте моей машины висит ваш серебристый Пежо. А еду я в Питер, потому что мой муж, Сережа, при смерти в кардиологии. И мне сейчас не до ваших проблем.

Я очередной раз за два дня хлюпнула носом. Боже, у меня в организме целый резервуар слез. Или это их накопилось столько за те десятилетия, когда я не проронила ни единой слезинки?

– Витолина, Витальевна, – растерянно проговорил Гоша, – Примите мои соболезнования, конечно…. Только из моих людей никто у вас «на хвосте», как вы выразились, висеть не может. Да и нет в нашем гараже ни одного Пежо. Я вас, безусловно, жду…, ждал. Но раз такое дело… Вы мне перезвоните, пожалуйста, когда вернетесь в Москву. Это крайне важно, поверьте.

– Ладно, – я тоже смягчилась, хотя еще толком и не поняла, как реагировать на сообщение о том, что нас преследуют не качаловские люди, – Скажите, Георгий Петрович, а от чего умер Качалов?

– Эх, – как-то по-старушечьи вздохнул-всхлипнул несгибаемый Гоша Великолепный, – Вы ведь не знаете… У нас еще одно несчастье.

– Татьяна? – охнула я.

– Нет, Любовь Павловна.

– Мама Тани? Умерла?

– Жива, слава Богу. Но сильнейший инсульт. Ее уже увезли в больницу. Это же она Сергея Ивановича мертвым обнаружила.

До меня дошло, что я все время, еще в период «дела Качалова» упорно пыталась вспомнить отчество нашего несостоявшегося президента и, наконец, мне его подсказали, но в такой ситуации, что и врагу не пожелаешь.

– Будем верить, что Любовь Павловна поправится. А что с Сергеем Ивановичем? – осторожно поинтересовалась я.

– Пока предварительно констатировали острую сердечную недостаточность. Но у меня есть кое-какие сомнения на этот счет, поэтому я и хотел обязательно увидеться с вами.

– А что, от сердечной недостаточности тоже умирают? Не обязательно от инфаркта? – почти взвыла я, покаянно подумав, как еще пять минут назад уверяла Колюню, что у моего Сережки обнаружится всего-навсего эта самая недостаточность…

– От острой – да, – Георгий Петрович растерянно замолчал, – А что, у вашего супруга в Питере такой же диагноз?

– Да не знаю я! Оставьте меня в покое – я почувствовала приближение истерики – Или, нет! Скажите мне вот еще что… Как себя чувствует Татьяна? Как она весь этот ужас переносит?

– Об этом я тоже хотел с вами поговорить, – голос Георгия Петровича вновь стал глухим и отстраненным, – Видите ли, Татьяна Борисовна ужасно расстроена, она плачет, но…

– Что «но»? Что вы темните?

– После травмы у Татьяны Борисовны легкая амнезия. Так врачи говорят…. Она утром интересовалась, где ее подруга из Запорожья, а когда я ей сказал, что мы с вами всё выяснили и не нужно дальше продолжать играть в «подругу», искренне не поняла, о чем я ей говорю.

– То есть, как это не поняла, кто я такая? Она же сама ко мне в агентство приходила!

– В том-то и дело… Татьяна Борисовна совершенно не знает, кто такая Витолина Толкунова и все время просит позвать к ней ее Вику. То есть вас. То есть не вас, а ту Вику, – Георгий совершенно запутался, – Она даже несколько раз заглядывала к вам в комнату и искала ваш чемодан. Хотя, с учетом вчерашних и сегодняшних событий, любые отклонения от нормы выглядят объяснимыми.

– Так амнезия касается только меня? – я была совершенно ошарашена.

– Именно так. На все остальные вопросы врачей и даже мои Татьяна отвечает без запинки, верно, четко. А по вашему поводу у нее какой-то пунктик, честное слово… Может, вы позвоните ей?

– Хорошо, Георгий Петрович, – я вздохнула, – Я обязательно свяжусь с Татьяной. Бедная женщина! Столько всего в один день навалилось… Только, если можно, я позвоню Тане чуть позже. Поймите меня правильно. Из меня сейчас плохой утешитель получится. Я и сама не знаю, что меня ждет через пару часов. Только бы мой Сережа был жив!

– Удачи, вам, Витолина Витальевна, – голос Великолепного Гоши потеплел, – Вы там тоже держитесь. Вы сильная и славная женщина. Жаль, что мы с вами познакомились при таких обстоятельствах, и я был вынужден вас выдворить из дома. Вы не держите на меня зла. Это работа…

Скомкав разговор, Георгий Петрович отключился. Я тоже нажала на трубке кнопку «отбой» и устало откинулась на сидение. Колюня задумчиво посмотрел на меня. Судя по всему, он либо слышал, либо понял, о чем шла речь в телефонной беседе. Я взглянула в боковое зеркало. Серебристый Пежо все так же неотрывно следовал за нами.

27 сентября (вторник, день)

Попав на улицы Петербурга, да еще из Москвы, понимаешь, что это совершенно другой мир. Глаза радуют устремленные вдаль бескрайние перспективы. И почти отовсюду, во всяком случае с тех прохладно-просторных проспектов, которые я так люблю, видны либо искрящаяся даже в непогоду стрела Адмиралтейства, либо тяжеловесный малахитово-темный купол Исакия, либо что-то еще непередаваемо питерское…. Не перепутаешь… Мир величественных дворцов, мир классической европейской культуры.

Еще со студенческих времен я считала, что Ленинград – это такой особый город, где повсюду сплошные архитектурные памятники. Мне казалась кощунственной мысль о том, что за этими вот витыми решетками, в особняках с облупившейся штукатуркой, но величественных и гордых – могут жить обычной жизнью обычные люди. Что они ходят по мостам и мостикам над каналами и Невой не на экскурсию, а по делам, скажем, по пути на работу. Что их дети не застывают в восторге, увидев дрожащее отражение золоченой колокольни Никольского Собора в Крюковом канале, а всего лишь поеживаются от серой водной ряби и промозглого ветра…

Похожие чувства испытала я и в этот раз, едва наш автомобиль въехал на питерские улицы. Пока мы искали больницу, точнее, госпиталь, в который положили Сережу, мы проехали почти весь центр. И мои мозги, зацикленные только на здоровье мужа, тем не менее, с фотографической четкостью фиксировали до боли знакомые и любимые места – Зимний дворец, Петропавловскую крепость, Спас на Крови, умытые дождем дома Невского проспекта. Конечно, Санкт – Петербург не просто город, а сказка, которую хочется смотреть снова и снова. Но сегодня это была очень мрачная сказка.