Александр Малетов - Море прошлого

1. ВОДА

Вода была цвета смолы. Волны медленно облизывали скалистый берег, словно стараясь откусить от него какую-то часть. Ветра практически не было, лишь изредка долетали его обрывки. Небо нависло тёмно-серой простынёй, такой плотной, что не видно было даже очертаний солнца. Недалеко от берега кружились три чайки, поочерёдно нырявшие в море за рыбой. Берег же представлял собой скалы, нагромождение камней, лежащих друг на друге и рядом друг с другом. По этим скалам было не очень-то легко подобраться к морю – это было настоящим испытанием. Камни, из которых состояли скалы, были похожи на спины исполинов, древние, непоколебимые, поросшие разноцветным мхом. Даже ступать по ним было не по себе, казалось, что исполины поднимутся и сбросят тебя, как маленькую соринку. У самого моря эти камни были влажными – море их гладило уже не одну тысячу лет, а за миллионы лет море точно съело огромное количество таких камней, растворив их в своих недрах.

Он стоял на скалистом берегу, почти у самой кромки воды, смотря вдаль. Он неторопливо вбирал окружающие звуки – шёпот воды, бьющейся о берег, ветер, звучащий тихо и урывками, крики чаек, кружащихся над морем. Вокруг него на многие километры не было ни единой души – только скалистый берег и тёмное море. Он ощущал себя единым целым с этой суровой и скудной природой – на окружавших его скалах росли карликовые деревья, которые крепко держались за камни, стелился мох и редкая трава с кустарниками. И эта редкая растительность была примером невероятной стойкости и мужества – ни ветер, ни температура, ни отсутствие солнца, ничто не могло прогнать с древних камней. Ему не хотелось отсюда уходить, хотя обратный путь займёт слишком много времени, а задерживаться ни в коем случае нельзя. Он чувствовал, что окружающий мир принял его в свои одичалые объятья.

Его завораживала вода – море никогда не стоит на месте, оно всегда волнуется, но делает каждый раз по-другому. Он видел море миллионы раз, и каждый этот раз был похож на первую встречу. Море разговаривало с ним, порой шептало, иной раз ревело, иногда стонало, но всегда – разговаривало. Море никогда не требовало диалога, и потому он молчал, насыщаясь его сутью…

– Алё! Чё брать будешь? Стоишь уже полчаса, пялишься за окно, – продавщица за кассой была лет тридцати на вид, очень полного телосложения, с огромными мешками под глазами, жидкие русые волосы торчали в разные стороны, а во взгляде была непроходящая ненависть ко всем. – Ну!?

– Мм? – он не понимал.

– Где вас таких убогих рожают? Если будешь что-то покупать – покупай, если нет – вали давай! Мне плевать, что там дождь стеной, ты мне тут лужу уже накапал величиной с море. Ну!? – она подалась вперёд над прилавком, подбросив нарисованные брови вверх. – Алё, пассажир!

– Пачку сигарет, – его голос был на грани шёпота.

– Чё? Каких? – она встала обратно за прилавок, брови упали на прежнее место, а гримаса на лице появилась такая, будто она съела целый лимон вместе с кожурой.

– С фильтром, – его же лицо не проявляло на себе никаких эмоций.

– Слышь, шутник, я понимаю, что не «Приму». Каких с фильтром? – она скрестила руки на своём необъятном животе, который подчёркивал обтягивающий засаленный фартук.

– На свой вкус, – все его реплики были одного тона.

– Где ж вас таких, – она наклонилась под прилавок. – На, держи, с тебя двести пятьдесят, – на прилавок упала пачка сигарет.

– Спасибо, – он положил деньги без сдачи и отвернулся от кассы.

За окном лил дождь. По стеклу магазинного окна бежал бесконечный поток воды. Дальше одного метра не было ничего видно. Он задумался.

Не хотелось идти. Мокро. И не покуришь. Пачку сигарет помял уже. Шелестит фартук. В спину шёпот. Открылась дверь. Шум воды. Вода ручьём с того, кто вошёл. Громкий комментарий: «Где ж вас таких!». С меня уже давно. На полу море. Одежда противно прилипла. Мерзко и холодно. Достал сигарету. Она мятая. За ней зажигалка. Чирк-чирк – бумага с табаком начала тлеть. «Алё, пассажир!» – прилетел крик в спину. Толкнул дверь. Быстрый шаг за порог. Рукой спрятал тлеющий уголёк. Снова мокрый. Насквозь. Но теперь теплее. Вперёд.

Он стоял на мостике. Бортовая качка достигала семнадцати градусов. Был ноябрь месяц, зима крепчала, посыпая непрерывно снегом. За бортом было темно, хоть глаз выколи, а на мостике ярко горело освещение, которое дарило некий уют среди открытого моря. Сверху в очередной раз захлестнуло волной, окатив немногих стоящих и на мостике, и в самой рубке. Он был уже насквозь мокрым, но вода, несмотря на время года, была неожиданно тёплой, поэтому холод не чувствовался. Было непонятно – то ли иллюзия тепла грела тело, то ли и правда вода была тёплой. Волна ударила в левый борт, корабль стал заваливаться на правый, вся вода, которая была в рубке устремилась за борт. Он стоял лицом к правому борту и сейчас упёрся в опору, чтобы удержаться на ногах.

– Диман, не спи! – его окрикнул кто-то из темноты рубки. – Нам осталось метров двести докрутить всего, давай поднажмём!

Он схватился за кабель – они выбирали антенну, механический привод не работал, поэтому тянули вручную. Как только антенна будет сложена, то объявят погружение. Они работали вчетвером, все были до нитки мокрые, и без того тяжёлые зимние костюмы теперь полные воды мешали работать, но дело всё же спорилось. В верхний рубочный люк сливалось большое количество воды, когда корабль перекладывался с борта на борт, из-под него были слышны ругательства после каждого такого прилива вниз.

Они докрутили эти двести метров антенны спустя минут пятнадцать. Старший из связистов доложил командиру на мостик, что задача выполнена. Их всех отправили вниз. Пока спускались по трапу, он услышал команду командира в центральный пост о том, что будем готовиться к погружению через тридцать минут. Когда он спустился на верхнюю палубу третьего отсека, воды на ней прибавилось – от его ног растекались лужи-следы. Он практически побежал в свой отсек, разливая по пути воду. Нужно было скорее снять с себя все вещи и дойти до душевой, чтобы наверняка не заболеть. В своём отсеке он всё скинул на нижней палубе, развесив мокрые вещи у обогрева отсека, и пошёл в душевую.

Принимать душ было немного странно – корабль качало, вместе с кораблём качался напор воды из душа, который приходилось ловить всем телом. Напор был не очень сильным – трюмные как всегда жалели воды. Запах от его геля для душа растекался далеко за пределы душевой, что было не очень желательно, так как этот запах сразу выдавал открытую душевую. А механик откровенно не любил моющихся в неположенное время военнослужащих, пусть даже они вымокли до нитки перед этим, работая даже не по своей специальности. Он смыл остатки пены с себя и выключил воду.