Светлана Кармалита - Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

— В общем, я ставлю пластинку, — Артюхов сбавил шаг винта, — ставлю пластинку и ухожу, вроде мне перевод перевести… А вы вроде меня ждете…

— Подумать надо, — Черепец и Артюхов сидели в Р-5, ждали Белоброва и Гаврилова, — и не пойдет она, она не такая.

— Надо добиться, — посоветовал Артюхов, — сорвешь поцелуй, все пойдет, покатится. Тут вступает в силу влечение полов… И целовать надо с прикусом и длительно, покуда дыхалки хватит…

— Она не такая, — опять угрюмо сказал Черепец.

— Что ж, у нее и мест этих нет, — рассердился Артюхов, — и детей она рожать не будет… Ты гляди, там Осовец крутится…

По полю к самолету топали, дожевывая пончики, Гаврилов и Белобров. Семочкин услужливо нес за ними мешок. Выезжала пожарка.

— Вон твой командир идет, — сказал Артюхов и, убрав обороты, выключил двигатель.

— Ладно, — сказал Черепец, — поезд отправляется, пишите письма…

Они вышли из самолета, и Артюхов доложил Белоброву о готовности машины к полету.

У самолета затормозил «виллис» начальника штаба.

— Белобров! — позвал Зубов.

Белобров, прокатившись по замерзшей луже, подбежал к машине.

— Слушай, Белобров! — начал Зубов. — Немец немцем, а все же еще раз пройди вдоль берега и внимательно посмотри… Погода хорошая… Ты знаешь, о ком говорю.

— Знаю! Об экипаже Плотникова.

— Ну добро! — Зубов отдал честь, и машина, дав задний ход, круто развернулась.

Белобров вел машину почти впритирку над сопками, и под брюхом машины проползали печальные камни с налипшими пластами мерзлого снега.

— Страна Норвегия, — сказал Гаврилов. — Говорят, здесь девушки красивые… Сольвейг…

Белобров свистел про телеграмму. Мотива он не помнил, помнил припев, его и свистел.

— В бухте Кислой кита выбросило, — сказал Гаврилов, — здоровенный китище…

— Да ну, — удивился Черепец. — Интересно, чего они на берег выпрыгивают…

— Он маргарину накушался, — сказал Белобров, — и его с этого маргарину травило сильно… Вот… Так что он сам решил порвать связи с жизнью…

— Ага, — подхватил Гаврилов, они беседовали, вроде бы минуя Черепца, — он, когда с жизнью прощался…

— Кто?

— Кит. Очень сильно рыдал и все просил какую-то Марусю показать… через которую невинно гибнет…

Брови у Черепца скорбно поднялись домиком.

— Товарищ гвардии старший лейтенант, — начал он официально.

— Да я что? — сказал Белобров. — Вот кита жалко…

И захохотал так, что машина дернулась и клюнула носом.

Они долго молчали.

— Приехали, станция, — сказал вдруг Белобров и резко положил машину в вираж.

И тотчас же перед ними стеной встало овальное озеро и на этой ледяной стене прилепившийся темный распластанный силуэт высотного немецкого бомбардировщика Ю-290.

— Попробую сесть, — сказал Белобров.

Мотор перешел на другие обороты, и вдруг стало тихо и пусто. Длинная, привалившаяся на хвост машина чернела метрах в пятидесяти на матовом снегу.

Первым на лед озера вышел Черепец с гранатой. За ним, покрякивая, спустился Гаврилов с инструментом.

— Если будет шум, бросаешь гранату, — сказал Белобров и спрыгнул сам.

Они стояли около немецкого бомбардировщика. Кабина штурмана была «в гармошку», с кабины пилота был лишь сорван фонарь, и немец-пилот сидел в ней, пристегнутый ремнями. Его руки лежали на штурвале, голова с наушниками, лицо, плечи — все было запорошено снегом. Он был мертв.

— Это тот, которого Семочкин гонял… Вот он ему в ноздрю попал… И вот… — Черепец показывал пробоины в самолете. — Чего только он летел, не понимаю.

Белобров смотрел на немецкого пилота. Он воевал всю войну, а вот так, близко, видел врага первый раз. Белобров снял перчатку и провел пальцем по занесенному снегом лицу летчика. Палец оставил след. Белобров стряхнул снег с пальца и протер руки снегом.

— Хорошо бы посмотреть, — сказал Черепец, — может, у него орден есть.

Гаврилов закончил осмотр самолета и подошел к Белоброву.

— Надо осмотреть кабину, — сказал он. — Черепец, помоги вытащить летчика.

— Мне мертвеца трогать противно, — заверещал Черепец.

— У кого есть нож? — спросил Белобров.

— Есть. Для вас у меня все есть… Нет такой вещи, чтоб у Черепца не было… — Черепец подал Белоброву нож.

Белобров перерезал ремни и вместе с Гавриловым вытащил пилота. Гаврилов полез в кабину.

— Так, так, — бормотал он. — Так и есть. Автопилот.

— У него автопилот стоит, вот какая штука. Их Семочкин сразу убил… А самолет на автопилоте пер… — Гаврилов нагнулся и стал что-то отворачивать.

— Ты когда-нибудь автопилот видел?

Белобров не отвечал, он рассматривал немецкую полетную карту.

Из разбитой штурманской кабины выбрался Черепец.

— Запасливые, черти, — сказал он и показал Белоброву термос.

Белобров отвернул крышку и вытащил пробку. Из термоса шел пар…

— Да, вот история… — задумчиво сказал Белобров.

Послышался шум самолета.

— Слышите?! — спросил Черепец. — Товарищ гвардии капитан, слышите? — крикнул громче Черепец.

Гаврилов выглянул из кабины.

— Ничего не слышу…

— А я слышу, — Белобров опять послушал гудение. — Заканчивай, инженер!

Из-за скалы, басовито гудя моторами, выскочил «Арадо». Он шел совсем низко.

— Бегом! — скомандовал Белобров.

Они побежали к своему самолету.

Тотчас же «Арадо» увидел их и ударил по ним из пулемета. Но увидел и ударил поздно. Поэтому сразу пошел на второй круг.

В это время Белобров рванул в воздух свой самолет и сразу ушел за сопку.

Белобров, Гаврилов и Черепец долго еще откашливались от быстрого бега, хохотали и переругивались.

Они летели низко над сопками.

— А у нас под окном бузина росла… Поглядишь в окно, и все, вы знаете, бузина, бузина… — говорил Черепец.

Белобров положил машину резко в вираж и показал вниз рукой.

Под ними на рыжей скале между проплешинами потемневшего снега лежал торпедоносец Мак-6-й Плотникова.

— Вот, — крикнул Белобров. — Это Плотников. Как их!

То, что лежало под ними, была уже не машина, а несгоревшие металлические части самолета. Машина умерла. И людей, если они не прыгнули с парашюта, там не могло быть. Белобров повел машину на второй круг.

— Горючка рванула, — сказал Черепец. — Металл вон поплавился, — и стянул шлем.

— Все, — сказал Белобров и тоже стянул шлем. — Сесть не могу, поехали, — он выровнял самолет и прибавил газ.

Он ушел за скалу и, будто сам не выдержав, облетел ее и вернулся. Все молча посмотрели на землю.

И опять сделал круг над погибшим торпедоносцем, и еще один, не то высматривая что-то, не то прощаясь. Покачивая крыльями, ушел за скалу. Звук его мотора стал слабеть и исчез.

— Весна, — глубоко вздохнул Белобров, — теперь уж возьмется…