Светлана Кармалита - Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

— Не-е-е, еще сильная пурга будет, — ответил Черепец.

Над плюшевым занавесом на красном полотенце было написано: «Севастополь наш! Смерть немецким оккупантам!»

На сцене шел спектакль из жизни подводников. Декорация изображала отсек подводной лодки, лежащей на грунте. Спектакль играли артисты театра флота.

Несколько матросов в тельняшках лежали в отсеке. Мичман перестукивался с другим отсеком. Люди задыхались. Зал был полон. В первых рядах сидели подводники.

Слышны взрывы глубинных бомб. Лампочка в отсеке замигала.

На сцене мичман считает взрывы:

— Один, второй… третий (взрывы удаляются). Вроде пронесло (он тяжело дышит). Ну, что, хлопчики, тяжко? Нас, моряков, чертей полосатых, просто так не взять! Мы еще поживем, мы еще повоюем! Наверх все, товарищи! Все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает… — запел мичман.

Слышен стук из другого отсека. Мичман берет ключ и хочет ответить, но ключ вываливается у него из рук.

Молодой матрос, ловя воздух широко открытым ртом, с трудом подползает к мичману, поднимает ключ, два-три раза ударяет в стену и, «потеряв» сознание, роняет голову на грудь старого моряка.

Послышался стук откидываемых сидений. Мичман живо приоткрыл один глаз. Подводники дружно покидали зал.

Белобров и Гаврилов стояли в ярко освещенном коридоре.

Здесь совсем громко играла музыка, в большом зале танцевали, из других дверей сухо стучали шары. На стенах висели большие красочные плакаты, выпущенные политотделом ВВС по случаю последних побед.

В красиво нарисованных волнах среди пушечных стволов, пулеметов и гвардейских знамен в ряд стояли экипажи Фоменко и Плотникова. Белоброву с Гавриловым хотелось еще постоять здесь, и покурить, и поговорить о чем-нибудь значительном. Покурить здесь было нельзя, сесть негде, и они пошли по коридору притихшие.

Мимо проходили подводники.

— Спектакль уже кончился? — спросил Белобров.

— Нет, не кончился, — ответил высокий подводник, — надоело. Я на дне лежал, меня бомбили, я задыхался, понимаешь? Пришел теперь с девушкой культурно отдохнуть, а они мне показывают, как я лежу, задыхаюсь, да еще и пою… Пошли они к черту, ей-богу.

Здесь их настиг Семочкин, схватил за руки и потащил к залу со столиками, покрытыми белыми скатертями, — туда, где ужинали и пили чай. Все столики были заняты, угловые сдвинуты вместе, там сидели истребители и ребята из минно-торпедного, и сутулый начмед Амираджиби был там. Все радостно закричали, когда они появились.

Летчики пили чай, старательно размешивая его. Отхлебывали, морщились, словно это было лекарство. Здесь была и Настя Плотникова, освободившаяся после спектакля, похудевшая и подурневшая. За ее стулом стоял истребитель Сафарычев, почти мальчишка с хохолком. Семочкин подтолкнул вперед очень молоденькую и очень хорошенькую девушку, а она держала его за рукав и твердила:

— Костик! Ну, Костик же!

— Это Оля, — Семочкин развернул девушку лицом к Белоброву и Гаврилову, — а это герои! Они спасли мою честь! Честь боевого летчика. Пока в наших ВВС есть такие ребята, можно быть спокойным, — Семочкин долго и крепко пожимал им руки.

— Прошу к столу!

— Мы в город едем, — сказал Белобров, — первым рейсом… Вот его сына встречать.

— Ну, ребята! — взмолился Семочкин, — ну, когда еще свидимся, неизвестно. Правда? А сегодня такой праздник!

Все сели. Белобров стал помешивать ложечкой в стакане.

— Это можно не размешивать! — засмеялся Семочкин. — За победу! — он поднял стакан.

Деревянные мостки были узкие, и Черепец не мог вести Марусю под ручку. Она шла впереди, большая, стройная, мостки под ее крепкими полными ногами прогибались, и доски в темноте иногда громко хлопали по воде. По параллельным мосткам с грохотом и хлопаньем проносились опаздывающие из увольнения. Было тепло, под скалой грузился бочками большой ржавый транспорт со странным названием «Рефрижератор номер три». Там горели синие лампочки, скрипели лебедки. Черепец шел за Марусей нога в ногу и стал писать, то есть говорить про себя письмо брату. «Дорогой брат! Петр! Пишет тебе старшина второй статьи орденоносец Федор Черепец. Сообщаю тебе о намеченном изменении в своей жизни. Ее зовут Мария, работает она по питанию. Детей мы планируем иметь трех».

Наконец мостки обошли с двух сторон черную лужу, из которой торчала спинка железной кровати, соединились, и Черепец опять взял Марусю под ручку.

— Если вслушаться в сухой язык цифр, — сказал Черепец, — то делается наглядно ясно, кто воюет, а кто по аэродромам треплется. И выходит, что боевого состава от общего числа не более как семь человек на сотню, а вроде бы все летаем. Обидно, — Черепец снял фуражку и помахал ею. Он недавно подстригся под бокс, но все равно, когда шел с Марусей, голова у него под фуражкой потела.

— Вам эта стрижка под бокс вовсе не идет, — сказала Маруся, — вы в ней на арбуз похожи…

В разговоре с Марусей Черепцу все время приходилось пробиваться через насмешку.

— В королевских ВВС, ребята кое с кем разговаривали, у них как?! У них так — ты старшина, но летаешь стрелком, а он майор, но не летает… Так вот тебе полагается ванная, а ему, майору…

— У них старшин вовсе нет, — сказала Маруся, — мы у них с девочками убирались…. У них все сержанты и все рыжие… Будто у них один папа…. А так, что у них, что у нас. Довольно нахальные и врут… Послушаешь, так все герои-соколы, а на самом деле бывают вовсе ерундовые парни….

— Если на то пошло, — обиделся Черепец, — если пошло на правду, то среди работников столовой тоже попадаются жулики…

— Тю, — сказала Маруся, — такое бывает жулье, даже работать стыдно…

Мостки опять стали узкие, и Маруся пошла вперед, а Черепец сунул руки в карман бушлата, от этого фигура становилась красивее и стройнее. Они приближались к каптерке Артюхова, там метнулась тень, и сразу же призывно и жалобно заиграла гармоника. Артюхов выполнял все, что было намечено. Голова и шея у Черепца стали совсем мокрыми. Они шли мимо каптерки, а сил остановить Марусю и пригласить зайти у Черепца не было. В каптерке стукнула дверь, и гармоника заиграла «Смелого пуля боится, смелого штык не берет»…. Черепец с тоской глядел в спину Марусе. Они завернули за высокий черный забор у склада. Маруся остановилась, издали протянула Черепцу теплую, красную от кухонной работы руку.

— Ну, до свиданьица, — сказала она, — как бы вам взыскание не получить… Ваше дело такое — военная служба. Так что бывайте…

Тут он решился. Какая-то неведомая сила подхватила его, он задержал ее руку в своей, сдавил и потянул к себе. Она рванулась, но Черепец был сильный человек. Он прижал ее к мокрому черному забору.