Виктор Мазин - Машина влияния

Здесь-то и приходит на ум мысль Лакана, движущаяся вслед за мыслью Фрейда о том, что дискурс науки приводит в действие вечный двигатель отбрасывания, в результате чего возвращаются призраки анимизма. В седьмом семинаре Лакан напоминает о том, что в искусстве имеет место вытеснение Вещи, в религии – ее смещение, в науке – отбрасывание. Весь дискурс науки, говорит Лакан, этим Verwerfung и предначертан. Отбрасывание, с одной стороны, касается субъекта, превращенного в объект рынка, исследования, программирования. С другой стороны, оно отбрасывает саму возможность неполноты, того самого не-всего (pas-tout), которое принципиально для психоаналитического дискурса. Технонаучный дискурс в планомерном самоуничтожении нацелен на трансформацию реального. Вещь должна предстать как таковая во всей своей воображаемой полноте. Сегодняшняя научная концепция человеческого индивида как невербальной когнитивно-бихевиоральной машины – тому свидетельство. Разум, на который уповало Просвещение, превратился в счетную (и просчитываемую) машину, причем априори проигрывающую в своих способностях своему же порождению в виде компьютера.

Технонаучная объективация моделирует человека по образу и подобию компьютера. Теперь не только Шребер, но и техноученые знают основной язык – язык нейронных сетей, в которых локализованы мысли, вечно возвращающиеся на свое место в реальном, так что ни о языке, ни о мыслях говорить не приходится. Технонаука как дискурс полноты, завершенности субъекта нацелена на воображаемый идеал, на позитивное устранение той самой нехватки субъекта, которая служит непреложным в своей негативности условием субъективации. Постепенно место мертвого Бога занимает Инженер, позитивный творец воображаемого идеала, господин счастья в наслаждении, автор human engineering. Имена-Отца отброшены! Да здравствует божественный Инженер, пришедший на смену умершему Богу!

Инженер от технонауки как бы завершает процесс, начатый давным-давно, процесс не от своего лица, а от такового Природы и Бога: «самый ужасный и самый будоражащий техник, как описал его двадцать пять веков назад Софокл, это тот, кто лишает природных свойств природу и переделывает её, тот, кто заново творит творение» [241] Nancy J. L’Intrus. P.: Galilée, 2000. P. 44. . Немало примеров мы можем найти в жизни и в кино, граница между которыми совершенно прозрачна с тех пор, как и то и другое производится на конвейерах культуриндустрии. Проводником ее и центральной ее частью являются массмедиа.

Здесь, говоря об инженерах, массмедиа, индустриализации души, сложно вновь не вспомнить кинофильм Питера Уира «Шоу Трумана», тем более некоторые психиатры убеждены в появлении в клиниках одноименного синдрома: пациенты утверждают, что это фильм о них, о том, что это за ними следят миллионы телеглаз. Главный герой этой картины, Труман, находится под надзором с момента своего рождения. Причем, что важно, он – единственный, кому не известна его тотальная поднадзорность. Публичность его личности только от него одного и ускользает. Попросту говоря, он – главный герой телевизионного шоу, находящийся под постоянным контролем, надзором, но об этом даже не догадывается. В публичном лице Трумана мы сталкиваемся с формулой идеологии, по меньшей мере, в трактовке Альтюссера – Маркса: sie wissen es nicht, aber sie tun es, что можно перевести и как «люди не ведают, что творят».

Родители Трумана, его друзья, его жена – все телевизионные актеры. Общество спектакля носит тотальный характер. Фильм «Шоу Трумана» удвоен телевизионным «Шоу Трумана». Пять тысяч камер фиксируют жизнь человека в окруженном водой городке Сихэвен, который представляет собой телеподмостки. Лозунг «вся жизнь – ТВ-шоу» в действии. Чтобы Труману и в голову не пришло выйти за пределы контролируемого камерами городка, за пределы массмедиа машины влияния, ему с детства внушается травма о гибели отца в море. Разумеется, внушенная травма и есть травма настоящая. Труман живет, не подозревая о своем создателе, а создатель его – телевидение, персонифицированное в фигуре телеинженера Кристофа, который придумал эту программу. Кристоф – со всеми на то основаниями – считает Трумана своим творением, а себя, соответственно, богом, по крайней мере телебогом. Трумэн обнажает мир телевуайеризма, с одной стороны, и медианадзора – с другой. Он показывает отсутствие какого бы то ни было частного пространства в медиальной сети. Трумэн предписывает зрителю основной закон общества потребления: ты обязан потреблять, ты должен смотреть. Зрелище относится к принципиальной системе потребления. Телевизионный экран – экран потребления. Глаз – эрогенная зона орального поглощения.

Трумэн остается невидимым для себя, но он зрим всеми другими, каждый из которых непрозрачен для самого себя. Эта невидимость, это заблуждение на свой собственный счет, это взаимно-иллюзорное непрозрачное для самого себя существование, при котором только другой и обеспечивает самое это существование, указывает на тотальность работы нарциссического экрана. Зеркальный теледругой наделяет существованием. Машина влияния включается необходимостью и неизбежностью зеркальности. Телемашина влияния наделяет существованием, она же его поглощает. Присваивает вместе с сознанием и вниманием.

Еще одним очагом рыночной борьбы в обществе контроля становится внимание. На рынке непрерывно работают «аппараты захвата, формирования и деформации внимания» [242] Stiegler B. Prendre soin de la jeunesse et des générations. P. 46. . И дело не в том, что психотехнологии нацелены на захват некоего «готового» внимания, а в том, что оно само психотехниками и формируется. В результате этого процесса место производства субъекта дисциплинарного общества занимает десубъективация общества контроля. Расстройство внимания – расстройство способности сознания. Фрейд описывает дистанцию между восприятием и сознанием, инстанциями, которые он пишет через дефис, W-Bw , – топологический зазор, в котором происходит становление субъекта. Именно этот зазор и подвергается атаке со стороны машины влияния.

Аппарат захвата внимания все больше вторгается в психику – вплоть до ее пределов, вплоть до влечений, вплоть до мозга. Неудивительно, что постепенно разговор о влиянии на сознание, на психику сменился разговорами о влиянии на мозг. Речь идет не просто о том, что субъект «лишается критического сознания, но сознания как такового: он становится ничем иным, как просто мозгом» [243] Ibid. P. 84. . Машина влияния, наведенная на мозг, – это вопрос идеологии когнитивного капитализма. Однако есть и другая, смежная сторона маркетинговых технологий. Проблема в том, что «мозг преждевременно и буквально лишается сознания, поскольку построение синаптических цепей, отвечающих за формирование внимания, а вместе с ним и сознания, заблокировано канализацией внимания в сторону объектов индустрии программирования» [244] Stiegler B. Prendre soin de la jeunesse et des générations. P. 136. . Синаптогенез формирования нейронных цепей – та нейронная основа, которая может обеспечить становление внимания, сознания, способности к научению, запоминанию, грамматизации. Стиглер подчеркивает, что сознание он понимает в смысле Фрейда, то есть в диалектике отношений с бессознательным, и в смысле Канта, то есть как сознание критическое.