Александр Никонов - Практическая антропология. Почему мы такие, какие есть

К триптофану мы еще вернемся, когда будем говорить о животных корнях религиозности, и тогда наш рассказ о людоедстве волшебным образом закольцуется. А в этой главе скажу лишь о том, как легко вдруг может вспыхнуть в современности давно забытый и напрочь забитый, казалось бы, «инстинкт расклева».

Вообще эти наваленные в глубинах нашего мозга инстинкты напоминают тростниковый мат или фашину из хвороста – переплетенные прутья тысяч вшитых программ представляют собой плотный слой запасных реакций, многие из которых не использовались уже тысячелетиями. Но сложись условия, и старый заржавевший бронепоезд вдруг выходит из запасного пути, поражая самого хозяина.

Казалось бы, давным-давно миновали времена, когда один вид человека охотился на другой вид. С той поры прошли тысячи лет и самые кровавые войны проходили почти без рецидивов каннибализма. Людей убивали тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч, миллионами – и не ели. Хотя казалось бы – столько мяса зря пропадает! Но запрет работал. И вдруг без всякой войны одни советские люди начали жрать других.

Нет, я не говорю сейчас о голоде новейшей истории, который охватывал нашу страну в XXI веке неоднократно – и до Второй мировой войны, и во время, и после – и который сопровождался вынужденным людоедством. Я о другом. Представьте себе… Тридцатые годы. Кузбасс. Сюда депортировали казахов и киргизов, сюда свозили русских. Все они должны были воздвигать сталинскую индустриализацию, работать на шахтах, давать стране угля. Особенно тяжко эта перемена рода деятельности давалась степнякам, которые еще вчера пасли скот в бесконечной степи, а теперь вынуждены были лезть в черные узкие проходы и махать там кайлом. В результате стресс и недостаток еды пробудили в азиатах древних кроманьонцев.

Вот как описывает это сибирский архивист Вячеслав Тогулев:

«В первой половине 1930-х годов в Кузбассе были документально зафиксированы случаи людоедства. Причины были не только в охватившем страну повальном голоде (как следствие сталинской коллективизации), но и в неких межнациональных антагонизмах… Ответ [степняков] на преступные сталинские депортации и насильственное «обобществление» скота был весьма впечатляющим: «Вы убили наших баранов, а мы убьем ваших детей!»

Сохранилось несколько свидетельств о каннибализме. То, что они относятся не только к Кемерову, но и к Сталинску (ныне Новокузнецку), говорит в пользу определенной распространенности этого явления на «стройках века».

Рабочий Матюхин рассказывал, что он «сам видел, как казах нес мешок, из которого сбегала кровь, милиционер остановил казаха и обнаружил в мешке зарезанного мальчика лет семи».

Детское мясо – нежнее, поэтому понятно, xnj страдали прежде всего дети. Машинистка конторы Коксостроя Бульбаш сообщала, что в клубе «судят 10 казахов за то, что они режут детей». Практикантка больницы Сбоева передавала свидетельства больничной сестры, которая, обследуя казахский барак, обнаружила там мешок с детскими головами. Некая Бесова явно находилась на грани нервного срыва, когда рассказывала, что на химзаводе «невозможно стало жить», так как казахи «хватают детей и увозят их», схватили даже ребенка ее сестры, «только рабочие его отняли».

Естественно, правду о каннибализме пытались скрыть, слухи пресекались, их объявляли пропагандой классового врага. Однако в городе о людоедстве знали практически все, включая коммунистов и начальство. Кандидат в члены ВКП(б) Лямин, заведующий Березовским участком совхоза «Горняк», сообщал, что «В городе население ночью боится ходить по улице – киргизы ловят и режут детей. Население запугано». Ночным сторожам приказывалось, в случае если они увидят проезжающих ночью казахов, брать ружья, заряжать «и смотреть в оба»…

Не исключено, что к мстительному людоедству степняков могли подтолкнуть шовинистические действия местного населения: «Сосланные в Кузбасс казахи плохо понимали русский язык и не были привычными к городскому укладу жизни, часто подвергались избиениям. В информационных сводках Гарбуза приводятся такие сведения: как-то у магазина казах продавал папиросы, один молодой человек, из местных, вырвал их у казаха из рук и пустился наутек, другие в этот момент удерживали казаха, из толпы около магазина послышались одобрительные выкрики. Казахи подвергались также грабежам: у них безнаказанно отбирали вещи, деньги, продукты. В очередях за молоком, в столовой или магазине их выталкивали из очередей, высмеивали, казашек выбрасывали из очередей за косы. Нередко казахи уходили из магазина, так ничего и не купив, потому что не могли спросить необходимого по-русски, продавцы же издевались: «Раз не понимаешь, не задерживай других». Известно также, что сосланных казашек на предприятиях Кемерова использовали в качестве «тягловой» силы, впрягая их вместо лошадей в телеги для перевозки кирпича…»

Русских такое поведение вовсе не красит, говоря лишь о пробуждении древнего ксенофобического инстинкта преследования чужого. Как не красит степняков их ответ:

«Мы хотим обратить специальное внимание читателя на тот факт, – продолжает автор, – что человечье мясо, как это следует из найденных нами источников, заготавливалось впрок, то есть засаливалось в кадки. Это говорит о том, что мяса было заготовлено достаточно много, его не могли съесть сразу. Иными словами – каннибализм не ограничивался несколькими случаями, а был распространенным явлением. Поскольку единственным способом сохранения мяса в домашних условиях в те времена было именно засаливание, не приходится удивляться, что в документах упоминаются особые поместительные кадки, которые местное население в основном употребляло для засолки овощей. То, что для засолки использовали в основном детей, тоже показательно».

Ну, когда голод, еще понятно. Каждый раз голод приводит к включению этого древнего аварийного инстинкта, который дремлет в каждом из нас, как это случилось, например, в блокадном Ленинграде, в довоенной и послевоенной Украине или среди голодных крестоносцев, захвативших сирийский город Маар и вынужденных питаться мясом мусульман из-за нехватки пищи. Но порой инстинкт каннибала вдруг неожиданно давал о себе знать и во времена не голодные. Правда, не явно, а косвенно. То в виде христианской традиции символического поедания тела Христова – ну что за дикость в самом деле!.. То вдруг в средневековой Европе возникает странная мода – поедать кусочки древнеегипетских мумий в качестве целительного средства от всех болезней (отсюда произошло название лекарства – «мумие») и мазаться жиром казенных с теми же целями. А иногда вдруг у кого-то, как, например, у папы римского Иннокентия VIII, возникает идея пить кровь мальчиков для омоложения…