Алан Джасанов - Мозг: прошлое и будущее [Что делает нас теми, кто мы есть]

Весной 1913 года революция разразилась и в психологии: профессор из университета Джонса Хопкинса Джон Б. Уотсон (см. рис. 11) опубликовал полемический манифест под официальным названием «Psychology as the Behaviorist Views It» («Психология с точки зрения бихевиориста»). Манифест появился в журнале «Psychological Review» в виде безобидной на первый взгляд статьи на 19 страниц [401] J. B. Watson, «Psychology as the behaviorist views it», Psychological Review 20 (1913): 158–177. . Однако первый же абзац выстреливал залпом иконоборческих заявлений, нацеленным не только на психологию Вундта и Джеймса, но и на главенство рода человеческого как таковое.

Психология с точки зрения бихевиориста – чисто объективная экспериментальная естественнонаучная дисциплина. Ее теоретическая цель – прогнозировать и контролировать поведение. Интроспекция не занимает сколько-нибудь существенного места среди ее методов, а ее данные, зависящие от того, легко ли их интерпретировать в терминах сознания, не имеют никакого научного значения. Бихевиорист стремится составить единую схему животной реакции и поэтому не проводит никакого различия между человеком и зверем. Поведение человека со всей его сложностью и тонкостью для бихевиориста лишь часть общего плана исследований.

Этой беспощадной тирадой Уотсон возвестил о намерении перевернуть шкалу приоритетов в своей области, создав новую науку – бихевиоризм. Уотсон и его последователи считали, что психологам следует сосредоточиться исключительно на изучении наблюдаемого извне поведения и его зависимости от внешних факторов, которыми можно управлять экспериментально. Целью бихевиористов было сформулировать законы, позволяющие прививать и изменять поведенческие паттерны извне, раз и навсегда отринув всяческие спекуляции о происходящем внутри. Бихевиоризм не стремился препарировать укромные уголки психики – он их просто игнорировал. Более ранние работы, анализировавшие поведение человека с позиции непроверяемых психологических категорий, получили клеймо ментализма – это было общее пренебрежительное прозвище для всех субъективных направлений психологии минувших эпох. Бихевиористы полагали, что даже исследования интеллекта животных в прошлом были слишком уж искажены менталистским подходом, грешили всяческого рода антропоморфизмом, который хорош в народных сказках, но неуместен в науке [402] D. N. Robinson, «An Intellectual History of Psychology» (Madison: University of Wisconsin Press, 1986). . Приверженцы нового направления, которое основал Уотсон, считали, что бесстрастному бихевиористскому наблюдению и манипуляциям в равной мере подлежат и люди, и животные.

Поначалу боевой клич Уотсона вызвал противоречивые чувства. Маститые психологи по большей части на него не отозвались. Титченер считал бихевиоризм неумелой попыткой «заменить науку технологией», нацеленной скорее на поведенческий контроль, чем на понимание чего бы то ни было [403] E. B. Titchener, «On „Psychology as the behaviorist views it,“» «Proceedings of the American Philosophical Society» 53 (1914): 1–17. . Роберт Йеркс категорически протестовал против стремления Уотсона «сбросить за борт… метод самонаблюдения» [404] R. M. Yerkes, «Comparative psychology: A question of definitions», «The Journal of Philosophy, Psychology and Scientific Methods» 10, 1913: 580–582; J. B. Watson, «Behavior: An Introduction to Comparative Psychology» (New York: Henry Holt and Company, 1914). , а Джеймс Каттелл из Колумбийского университета, и сам не чуждый жарким диспутам, объявил Уотсона в «излишнем радикализме». Однако и внутри, и вне психологической науки нашлось много тех, кому позиция Уотсона показалась привлекательной. Историк Франц Самельсон выдвинул теорию, согласно которой бихевиористские настроения вполне соответствовали пробудившемуся в канун Первой мировой войны интересу к социальному контролю, а риторика Уотсона собрала столько сторонников, поскольку «сочетала в себе притягательность трезвой науки, прагматическую полезность и идеологический либерализм» [405] F. Samelson, «Struggle for scientific authority: The reception of Watson’s behaviorism, 1913–1920», «Journal of History of the Behavioral Sciences» 17 (1981): 399–425. . И хотя европейские психологи, как известно, были против бихевиоризма, альтернативы, которые они предлагали, в том числе школа гештальта Макса Вертгеймера и другие направления, оказались не такими влиятельными. А ориентированная на пациента аналитическая психиатрия Зигмунда Фрейда и Карла Юнга была модной среди широкой публики, но не считалась достаточно авторитетной в научных кругах [406] История психологии очерчена в этой главе, безусловно, в самых общих чертах, и мы не уделяем должного внимания многим ученым, сыгравшим важную роль в этой области, особенно Фрейду, которому я уделил на этих страницах незаслуженно мало места. Резонно заявить, что его упор на структуру индивидуального бессознательного в целом соответствует воззрениям психологов конца XIX века с их ставкой на интроспекцию, однако в целом его подход значительно цельнее и «научнее». Академические психологи в целом отвергали теорию Фрейда, но нашелся человек, примиривший их, – Г. Стэнли Холл, который учился и у Джеймса, и у Вундта и глубоко исследовал психологические теории по всему спектру. Холл принимал Фрейда во время его единственной поездки в Америку в 1909 году. Сам Холл занимался и паранормальной психологией, и ментальным анализом религиозных деятелей. . Бихевиоризм захватил верховенство в американской психологии – и, в сущности, на полвека исключил из научного дискурса вопросы интроспекции, сознания и прочих внутренних когнитивных процессов.

Если Уотсон был Моисеем этого движения [407] Michael Specter, «Drool», «New Yorker» , 24 ноября 2014 года. , то великий русский ученый Иван Петрович Павлов стал его неопалимой купиной. Бихевиористы стремились понять, как окружение управляет поведением, и вдохновлялись всемирно известными экспериментами Павлова по управлению рефлексами. Главным элементом парадигмы Павлова были отношения стимула-реакции, способность некоторых внешних стимулов вызывать воспроизводимую и, очевидно, автоматическую реакцию у животного. Особенно знамениты его опыты по изучению слюноотделения у собак в ответ на пищевые стимулы – это врожденная способность, которой не надо учиться [408] Daniel P. Todes, «Ivan Pavlov: A Russian Life in Science» (New York: Oxford University Press, 2014). . Однако Павлов установил, что можно искусственно задать – обусловить – новые отношения стимула-реакции. Он разработал процедуру, известную ныне как вырабатывание условного рефлекса, и добился нужного эффекта, сочетая возбудительный стимул – запах мяса – со стимулом, который раньше был нейтральным, – звонком. Когда собака в ходе эксперимента много раз слышит звонок и после этого получает пищу, она приучается выделять слюну при звуке звонка. Так невинный звонок, незначительный элемент окружения, начинает контролировать поведение животного [409] С примерами условных рефлексов мы сталкивались в главе 2, где шла речь об эксперименте Шульца и его коллег, которые связали зрительный стимул с наградой в ходе изучения дофаминовой нейронной функции при обучении у обезьян, а Недергаард и ее коллеги ассоциировали звуковой сигнал с легким ударом тока, чтобы исследовать способность к обучению у мышей, которым пересадили клетки человеческой нейроглии. .