Хоуп Джарен - Девушка из лаборатории

— Все равно спасибо за консультацию, — откликнулся он.

Я снова заглянула к сыну — убедиться, что он спит. Поцеловала его в лоб и улыбнулась: теперь он уже не всегда позволяет целовать себя, когда бодрствует. Потом прочитала «Отче наш», чувствуя, как переполняется щемящим чувством сердце, и погладила Коко, занявшую привычный пост в изножье. Когда я обхватила ее голову и прошептала: «Ты же будешь охранять моего ребенка?» — она подняла на меня огромные честные глаза ретривера, ответившего на этот вопрос раз и навсегда еще много лет назад.

Снова поцеловав мужа, я забросила за спину рюкзак и отправилась отпирать гараж. Выкатила оттуда велосипед и подняла голову, глядя в теплое тропическое небо и расстилавшийся за ним смертельно холодный космос, откуда ко мне стремился свет невообразимо горячих огненных шаров, и по сей день пылавших на другом конце галактики. Затем надела шлем и поехала в лабораторию, чтобы провести ночь там, где желала вторая половина моего сердца.

Когда имеешь дело с растениями, очень часто трудно понять, где начало, а где конец. Разорви почти любое из них надвое, и корни продолжат жить еще много лет. Ствол упавшего дерева попытается вновь стать целым — год за годом, год за годом; его внутренняя часть полна спящих почек — иногда их вдвое больше, чем можно заметить снаружи, и все они готовы к новой жизни. Почки превращаются в ростки, ростки в побеги, побеги, которым повезет, станут ветвями, а хорошие ветви проживут десятилетия. И вот на том же месте снова зеленеет крона — пышная, как раньше, или даже пышнее, вопреки попыткам ее убить.

Животные являют собой неделимое единство, но каждое растение — это модульная конструкция, в которой целое равно сумме составных частей. Дерево может выбросить и заменить довольно крупные фрагменты себя; более того, оно регулярно вынуждено проделывать это на протяжении столетий — а именно столько составляет его средний жизненный цикл. Да, деревья умирают, но только потому, что жизнь становится для них слишком дорогим удовольствием. Стоит показаться солнцу, листья начинают разделять воду, добавлять газы и склеивать все это в сахара, которые передаются в стебель, где навстречу им уже поднимаются от корней разведенные питательные вещества.

Эти сокровища растение может обратить в новую древесину, идущую на укрепление ствола или веток. Но у дерева есть и множество других нужд: замена старых листьев, изготовление лекарства против инфекций, образование цветков и семян. Для этого используются те же сырые материалы. Их никогда не бывает слишком много, а само растение ограничено тем, насколько глубоко оно может пустить корни или широко раскинуть ветви в поисках новых ресурсов. Постепенно ему нужно будет все больше и больше питательных веществ, чтобы поддерживать ветки и корни, уже неспособные вырасти достаточно далеко и захватить эти вещества. Как только возможности окружающей среды оказываются исчерпаны, дерево теряет все. Именно поэтому их и подрезают — чтобы сберечь. Как говорила Мардж Пирси, жизнь и любовь похожи на масло: их невозможно хранить, поэтому приходится готовить заново каждый день.

Есть что-то невыразимо грустное в окончании любого эксперимента по выращиванию растений. Мы много работали с Arabidopsis thaliana, скромным маленьким цветком. Даже полностью взрослым он умещается в ладони. Arabidopsis thaliana — одно из немногих растений, геном которого ученым удалось расшифровать целиком, поэтому, если вы распутаете цепочку ДНК внутри одной клетки и вытянете ее наружу, мы сможем перечислить вам точные химические формулы всех 125 миллионов молекул, которые ее составляют.

Извлеченная из клетки, где она стянута в тугой завиток, эта цепочка протеинов растягивается в длину на добрых пять сантиметров. В каждой клетке растения есть как минимум одна такая протеиновая «пружина», и ученые нашли формулу для нее всей. Честно говоря, мне не особенно нравится об этом думать: слишком большой объем по-настоящему изумительных данных. Предполагается, что ученый в основном удивляется в начале карьеры, а не в конце. Но чем больше я узнаю, тем сильнее у меня подкашиваются ноги, не выдерживая веса всей этой информации.

Впервые в жизни я чувствую себя уставшей и с ностальгией вспоминаю долгие выходные прошлых лет, когда я могла спокойно работать сорок восемь часов подряд, а каждый научный результат придавал силы и заряжал разум, залпами выдававший новые идеи. Я все еще генерирую их, но теперь они богаче, глубже и посещают меня, пока я сижу на месте. К тому же эти мои новые идеи, как правило, работают. Поэтому каждое утро я просто выбираю что-нибудь зеленое и смотрю на него, а потом принимаюсь сажать семена — раз уж знаю, как это делать.

Прошлой весной мы с Биллом анализировали результаты большого сельскохозяйственного эксперимента. Проводился он в теплице с искусственной атмосферой, к которой человечество придет через несколько сотен лет, если не начнет бороться с выбросами углерода. В этих условиях мы выращивали батат, и его клубни становились крупнее по мере того, как увеличивался уровень углекислоты. Это никого не удивляло. Однако, несмотря на количество удобрений, эти крупные клубни оставались менее питательными и содержали меньше белка — и вот это уже вызывало удивление. А еще огорчение: ведь самые бедные и голодающие нации мира полагаются именно на батат как на основной источник пищевого белка. Значит, более крупные клубни в будущем смогут дать пищу большему количеству людей, но оставят их менее сытыми. Я не знаю, почему так происходит.

Урожай мы собрали несколько дней назад. Для этого потребовалась целая толпа студентов, которые почти три полных дня трудились под руководством невероятно сильного и мудрого юноши по имени Мэтт — нашего будущего выпускника. За время проведения эксперимента он тоже вырос, превратившись в настоящего лидера и профессионала, на которого приятно было смотреть. Теперь он легко возвышался среди хаоса и двух десятков растерянных людей, находя каждому из них полезное занятие и день за днем обеспечивая неиссякаемую поддержку и постоянный контроль качества. Складывалось впечатление, будто Мэтт вышел на бой с этими растениями — и каждый упавший лист или распластанный по земле корень служил свидетельством его победы. Нам с Биллом повезло просто находиться рядом, не вмешиваясь — так и должно быть, когда студент готов к выпуску.

Сейчас суматоха уже улеглась, члены команды отправились отдыхать по домам — все, кроме нас. Наверное, так чувствуешь себя, заходя в комнату уехавшего в колледж сына. Следы ранних лет его жизни беспорядочно брошены и забыты: для него они уже ничего не значат, но для тебя — бесценны.