Тор Хэнсон - Триумф семян. Как семена покорили растительный мир и повлияли на человеческую цивилизацию

B-2 Spirit, разработанный компанией Northrop Grumman, более известен под общеупотребительным названием «бомбардировщик-невидимка». Как и у семени, вдохновившего конструкторов на его создание, форма B-2, увеличивающая подъемную силу и уменьшающая лобовое сопротивление, чрезвычайно экономична и эффективна: она позволяет самолету пролететь почти 7000 миль (11 265 км) без дозаправки. В качестве дополнительного преимущества отсутствие хвоста или других выступающих плоскостей помогает B-2 избегать обнаружения всеми системами воздушной защиты, кроме самых современных. Хотя был построен всего 21 такой самолет (при общей стоимости программы свыше 2 млрд долларов за один аппарат), B-2 считается главным элементом вооружения США. Рассчитанный на транспортировку и ядерного, и конвенционального ракетного груза, один такой самолет может уничтожить больше жизней, чем вся Гражданская война в США. Это впечатляющее достижение инженерной мысли, но вряд ли его можно считать удачным потомком «летающего крыла» яванского огурца — конструкции, эволюционировавшей не для того, чтобы прерывать жизнь, но чтобы ее распространять.

Военная авиация — отрасль промышленности с чрезвычайно высокой конкуренцией, и любые военные подрядчики с радостью заменили бы бомбардировщик Northrop Grumman собственным самолетом. Вдохновленное семенем крыло «бомбардировщика-невидимки» дополнительно стимулирует эту конкуренцию, поскольку его аэродинамических преимуществ хватает ровно настолько, чтобы превосходить соперников и поддерживать финансирование программы B-2. Такое постоянное соперничество помогает самолетостроению не останавливаться в развитии, но также требует ответа на очевидный вопрос из области распространения семян: что лучше, крыло или пух? Взяв с собой восьмифутовую (2,5 м) стремянку, рулетку и обожающего семена дошкольника, я, как мне казалось, хорошо подготовился, чтобы получить этот ответ.

Теплым летним утром мы с Ноа направились на луг за нашим домом, чтобы сыграть в игру, которую мы назвали «запускание семян». Правила были просты. Я залезал на стремянку и отпускал несколько семян, а Ноа бежал за ними по всему лугу, втыкая оранжевый землемерный флажок там, где какое-нибудь из них опускалось на землю. Потом мы брали рулетку и смотрели, как далеко улетели семена. Мы начали с хлопка, но он нас несколько разочаровал. Даже при умеренном ветре пух улетал не больше чем на 16 футов (5 м), а потом падал в траву. Это лучше, чем падать прямо под материнское растение, но, чтобы перенести семена хлопка через океан, явно потребовался бы изрядный ураган. Хотя их волокна легки и многочисленны, сами семена остаются довольно увесистыми, приводя некоторых специалистов к идее, что их самым важным эволюционным преимуществом может быть плавучесть. (Недаром все наиболее пушистые разновидности, такие как Дарвинов хлопок, встречаются на побережьях.) Мы перешли к одуванчикам (30 футов, то есть 9 м), а потом провели испытание пушинок с растущего неподалеку тополя, которые долетели до самой опушки леса в 115 футах (35 м) от нас.

Когда пришло время испытать что-нибудь крылатое, я осторожно вытащил из конверта единственное семя яванского огурца. (Хотя мои письма в ботанический сад неподалеку от Джакарты остались без ответа, мне удалось купить парочку семян у проникшегося ко мне сочувствием коллекционера.) Нетрудно было понять, почему Иго Этрих так вдохновился ими. Размером с мою раскрытую ладонь, тонкое, словно лист, семя представляло собой золотистый диск величиной с ноготь большого пальца, окруженный прозрачной мембраной, которая изгибалась на ветру, как пергамент. Семя выглядело идеальным аэронавтом, готовым воспарить, но первый запуск закончился полным провалом.

«Оно совсем никуда не годится, папа», — сообщил Ноа с явным недовольством, когда семя закачалось и упало, пролетев пару футов, словно бумажный самолетик со слишком тяжелым носом. Еще пять раз я забирался на верхнюю ступеньку стремянки и запускал это семя, но только однажды оно по-настоящему пролетело, ныряя и рыская, словно нервная птица, почти 50 футов (15 м). Это был лучший результат, чем у хлопка, но вряд ли оно могло служить хорошей моделью для самолета стоимостью миллиарды долларов. Я видел, что интерес Ноа начинает угасать, но все же забрался на стремянку в последний раз. И снова семя нырнуло и немного поколыхалось, приблизившись к траве. Потом, будто преисполнившись решимости, оно поймало нужный ветер и внезапно взмыло вверх. Ноа восторженно завопил, я поспешно слез со стремянки, и гонка началась.

Вслед за парящим семенем мы добежали до конца поля; вот оно поднялось, повернуло и преодолело забор сада серией долгих пикирований и кренов. Одна из ласточек-касаток, гнездившихся поблизости на карнизе Енотовой Хижины, подлетела посмотреть, что тут творится, и дважды облетела семя, продолжавшее подниматься. Изумленно хохоча, мы смотрели, как семя взлетело над вершинами леса, попало в более быстрый поток воздуха и начало набирать скорость.

«Вот так-то, Ноа! — услышал я собственный крик. — Мы больше никогда его не увидим!»

Ноа по-прежнему сжимал в руке оранжевый флажок, а я рулетку, но состязания между крыльями и пухом были забыты. Мы смотрели, как летит это семя, испытывая чистую радость от созерцания того, как нечто прекрасное совершает именно то, для чего оно предназначено. Стоя рядом, запрокинув головы к небу, мы еще долго смеялись, пока семя — тонкий силуэт на пределе видимости, взлетающий все выше и выше, — не скрылось из глаз.

В каждой семье есть свои особые знания и умения. Предки моего отца все происходили из Норвегии — из стоического народа рыбаков, бороздящего фьорды на маленьких деревянных лодках. В нынешние времена никто из нас не добывает себе пропитание крючком и леской, но по-прежнему предполагается, что все члены семьи любят рыбачить. Трудно найти семейную фотографию, где кто-нибудь не держал бы в руках пойманного лосося. А мать называла предков со своей стороны «порода Хайнц-57», то есть «двортерьеры» — типичный для Америки коктейль, в котором можно найти кого угодно, от деревенских врачей и воров-лошадников до конгрессмена, убитого на дуэли. Женившись на Элайзе, я породнился с кланом с сильной фермерской традицией. Я до сих пор еще не узнал всех историй ее семьи, но, похоже, во многих из них фигурируют арбузы.

«Я вырастил первый тетраплоидный арбуз в Северной Америке», — сообщил мне дедушка Элайзы, Роберт Уивер, весело поблескивая глазами. В свои 94 года Боб не растерял ни грана страстной любви к жизни и по-прежнему помнит во всех подробностях свои арбузные годы — опыление бесчисленных цветков вручную и тщетные попытки продать результаты. «Я поехал посмотреть на этих ребят Берпи, — рассказывал он, имея в виду братьев, управлявших тогда известной семенной компанией, — но они не могли отличить хромосому от грязи!»