Сэмюел Стернберг - Трещина в мироздании [litres]

В “моратории Берга”, как его теперь часто называют, выдвигались беспрецедентные требования: запретить во всем мире эксперименты, которые комитет счел наиболее опасными, – те, что были направлены на создание устойчивости к антибиотикам у новых штаммов бактерий, и те, что были направлены на создание гибридных ДНК с онкогенными вирусами животных. Это был один из первых случаев, когда ученые добровольно отказались от проведения целого класса экспериментов без каких бы то ни было законов или запретов со стороны правительства.

Мораторий Берга включал и три других рекомендации: во-первых, ученые должны крайне осторожно подходить к любым экспериментам, в которых предполагается комбинировать ДНК бактерий и животных; во-вторых, Национальные институты здравоохранения должны организовать экспертную комиссию для мониторинга будущих неоднозначных ситуаций с рекомбинантной ДНК; и в-третьих, должна быть созвана международная встреча, чтобы ученые со всего мира могли оценить недавние успехи в данной области и обсудить, что делать с потенциальными опасностями. Эта последняя рекомендация была реализована в виде второй Асиломарской конференции – она же Международный конгресс по проблеме рекомбинантных ДНК ( International Congress on Recombinant DNA Molecules ), – прошедшей в феврале 1975 года.

Много написано по поводу второй Асиломарской конференции [239] Institute of Medicine (US) Committee to Study Decision Making; K. E. Hanna, ed., Biomedical Politics. Washington, DC: National Academies Press, 1991; M. Rogers, Biohazard. New York: Knopf, 1977; P. Berg and M. F. Singer, “The Recombinant DNA Controversy: Twenty Years Later”, Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 92 (1995): 9011–9013. . В ней приняли участие примерно сто пятьдесят человек, в основном ученые, но также юристы, представители правительства и журналисты. Временами дискуссия становилась жаркой, и даже эксперты-биологи не могли договориться друг с другом в оценке размера возможного вреда от экспериментов с рекомбинантными ДНК. Кое-кто считал, что снимать мораторий слишком рано, так как, по их мнению, определенные опыты должны быть запрещены до тех пор, пока не станет известно больше о связанных с ними рисках; другие считали, что эти риски, скорее всего, нереалистичны или, по крайней мере, их вероятность минимальна – и уж точно они не так серьезны, чтобы от них не могли защитить элементарные меры безопасности. В конце концов Берг и его коллеги решили, что большинство экспериментов следует продолжить [240] P. Berg et al., “Asilomar Conference on Recombinant DNA Molecules”, Science 188 (1975): 991–994. , но только с соответствующими мерами безопасности, а именно: биологическими и физическими преградами для перемещения генетически модифицированных организмов.

Хотя эти заключения были, несомненно, важны, ничуть не менее важно, что вторая Асиломарская конференция позволила установить связь между учеными и общественностью. Представители различных медиа, посетившие встречу, рассказали своим аудиториям о дискуссиях, которые вели ученые. Эта прозрачность не привела к неразберихе и драконовским ограничениям, вопреки страхам некоторых исследователей, а помогла достичь договоренности, позволившей ученым продолжать исследования при поддержке общественности [241] P. Berg, “Meetings That Changed the World: Asilomar 1975: DNA Modification Secured”, Nature 455 (2008): 290–291. .

Впрочем, у второй Асиломарской конференции были также и критики. На конференцию можно было попасть только по приглашениям, и учитывая, что не-ученых на ней было очень немного, некоторые наблюдатели посчитали, что мероприятие не смогло охватить достаточно большую аудиторию вне научного сообщества [242] “After Asilomar”, Nature 526 (2015): 293–294. . Другие видели проблему в том, что на конференции совершенно не затрагивались такие темы, как биологическая безопасность и этика [243] S. Jasanoff, J. B. Hurlbut, and K. Saha, “CRISPR Democracy: Gene Editing and the Need for Inclusive Deliberation”, Issues in Science and Technology 32 (2015). . Возможно, наибольшей критике подверглась идея о том, что именно эксперты должны определять ход дискуссии, поскольку они имеют больший доступ к информации, лучше осведомлены о рисках, выгодах и этической неоднозначности новой технологии и им проще просчитать эти риски. Бенджамин Херлбат, историк науки из Университета штата Аризона, говорит по этому поводу:

Этот подход свидетельствует о неправильном понимании демократии. Мы должны сфомулировать наше представление о желаемом демократическом будущем, и развитие наших технологий должно зависеть от этого будущего, а не наоборот. Наука и технологии часто объявляют себя слугами общества; они должны с полной серьезностью относиться к собственным заявлениям. Размышления о том, что правильно для нашего мира, что подходит ему – и что угрожает его моральным устоям, – задача демократии, а не науки [244] J. B. Hurlbut, “Limits of Responsibility: Genome Editing, Asilomar, and the Politics of Deliberation”, Hastings Center Report 45 (2015): 11–14. .

Я абсолютно согласна с тем, что общество в целом – а не отдельные ученые и не группы ученых – должно решать, как использовать каждую конкретную технологию. Но тут есть одна трудность: общество не может принимать решений по поводу технологий, которые оно не понимает, и тем более по поводу тех, про которые оно вообще не знает. И задача ученых – обратить внимание публики на очередной научный прорыв, как это сделал Берг с коллегами, рассказать о новейших технологических достижениях и развенчать мифы вокруг них, чтобы общественность могла понять, каковы возможности и варианты применения этих технологий. В конце концов, когда методика сплайсинга генов была только разработана, многие биологи даже не знали о ее существовании; понадобилась дискуссия внутри сообщества с привлечением экспертов, которые понимали, что собой представляет эта технология и каковы ее возможности. Сделав подобную дискуссию публичной и пригласив на нее представителей прессы, которые могли бы рассказать общественности о новой технологии в понятной неспециалисту форме, Берг и его коллеги помогли сломать стену между учеными и общественностью и проложить путь к созданию регулирующего органа – Консультативного совета по рекомбинантной ДНК [245] N. A. Wivel, “Historical Perspectives Pertaining to the NIH Recombinant DNA Advisory Committee”, Human Gene Therapy 25 (2014): 19–24. , который в дальнейшем осуществлял мониторинг новых исследований рекомбинантной ДНК и ее клинических применений.

Примерно сорок лет спустя, в начале 2014-го, я решила, что нам стоит применить аналогичный подход – не только для CRISPR, но и для редактирования генома в целом. Технология уже распространилась по научному сообществу, как лесной пожар; за его короткую историю высокоточное редактирование генома применили ко множеству видов животных (и список “отредактированных” продолжает расти), и все говорит о том, что до применения редактирования генома соматических клеток человека в терапевтических целях рукой подать. Однако ученые и общество будто бы игнорируют вполне реальную возможность того, что ту же технологию скоро применят к клеткам человеческих эмбрионов, и кажется, что они совершенно не принимают во внимание значение этого варианта редактирования геномов клеток зародышевого пути.