Владимир Крупин - Так начиналось…

Нарком по просвещению А. В. Луначарский — президенту Академии наук гражданину А. П. Карпинскому:

«…В тяжелой обстановке наших дней, быть может, только высокому авторитету Академии наук, с ее традицией чистой, независимой научности удалось бы, преодолев все трудности, сгруппировать вокруг этого большого научного дела ученые силы страны».

Письмо отправлено 5 марта, и речь идет о постановке исследований в связи со стоящими перед страной экономическими задачами.

Президент — наркому:

«Милостивый государь Анатолий Васильевич. Письмо Ваше было доложено Конференции Российской Академии… Академия наук, не перестававшая ни на один день работать и после Октябрьского переворота… прежде всего двинула справочник „Наука в России“, в котором чувствуется острая необходимость, так как до сих пор невозможен за отсутствием такого справочника подсчет и учет наших научных сил».

Что это? Традиционная аполитичность или нежелание заниматься практическими народнохозяйственными проблемами? Производительные силы страны в состоянии разрухи, а академики опять за свои справочники ратуют? Примерно так ставили тогда вопросы коммунисты, которые голосовали против ратификации Брестского мира. Фразера от политики равно бесило и ленинское требование рассчитывать силы на долгое, на очень долгое время борьбы, и невозмутимый тон академии, рассуждавшей о повседневных нуждах науки.

Внешне бесстрастное письмо президента было, по сути, далеко не академичным. Оно наверняка вызвало добрую улыбку Ильича, когда Луначарский прочитал ему по телефону фразу:

«Академия наук, не перестававшая ни на один день работать и после Октябрьского переворота…»

Эти слова были сказаны 24 марта. А всего несколько дней назад левые коммунисты отказались на съезде партии войти в ЦК и работать вместе с большинством, преодолевая трудности момента и используя каждый день мирной передышки для кропотливых и будничных дел. Зато академия!.. Нет, что бы ни говорили потом историки, но письмо академика и гражданина Карпинского не было простым фактом деловой переписки. В нем уже и сдержанное обещание сотрудничества, и моральное сочувствие политике государства в столь тяжкий для него момент. А желание навести порядок в ученых учреждениях и начать это дело с подсчета? Оно так совпадало с ленинскими мыслями об учете и его роли в построении социализма.

Учет и организация — таковы были первоочередные задачи Советской власти в период краткой передышки.

Учет научных сил и объединение этих сил в самых различных областях знания. Так определяла свои задачи академия.

Истинный ученый — всегда реалист и всегда противник войны. Наука — созидательная сила. Наблюдать, как гибнут плоды труда народного, как превращаются в ничто творения науки и техники — противоестественно духу науки. Революция — это тоже великая творческая сила. И чем дальше она развивалась, тем больше люди русской науки убеждались, что им вполне по пути с теми, кто эту революцию осуществляет на практике.

Меры, которые принимала власть и о которых методично сообщалось в печати, свидетельствовали о том, что большевики — реалисты, что они хотят и способны навести порядок в стране, доведенной до крайности ее прежними хозяевами и войной.

Декреты СНК, постановления ВЦИК, резолюции Всероссийского совета профсоюзов…

Обыватель искал в этих документах только то, что касалось живота его, боясь лишь, как бы не ущемили его законные права и не взвалили ему на плечи дополнительные обязанности.

Ученый придирчиво изучал их и находил, что меры-то разумны, а перспективы не так уж мрачны, как поначалу кажется.

Централизуются железные дороги, чтобы положить предел их дальнейшему разрушению. Наркомпроду выделяются 1 миллиард рублей и промышленные изделия для товарообмена с деревней — на хлеб, масло и другие продукты. Налаживается пенсионное обеспечение. Укрепляется трудовая дисциплина на заводах и фабриках. Проектируются хлебные дороги в Сибири.

Правда, «Красная газета» сообщает, что с понедельника хлебный паек в Петрограде будет временно уменьшен до 1/ 8фунта в день. И все-таки факты новой жизни, взятые все вместе, вселяли надежду и желание работать.

Благо России, благо народа — вот чем руководствовались в своей практической деятельности большевики.

Благо отечества всегда было высшим принципом русской науки. И хотя антисоветчики всех рангов (и явные и притаившиеся) и тогда, и позже не переставали удивляться тому, как быстро академия «переметнулась» к большевикам, — удивляться было нечему.

Передовая русская научная мысль всем ходом своего развития была подготовлена к сотрудничеству с новым государством… Общность цели, общность научных интересов, общность методов, требующих вести дело на подлинно научной основе, отталкиваясь от объективных закономерностей, — вот коренная причина союза Науки и Революции, союза, оформленного фактически и юридически полвека назад.

Были еще две причины, обеспечившие плодотворность и дееспособность этого союза.

Для того чтобы лучше понять их, надо оглянуться назад, оглянуться и вспомнить, что генеральной репетицией 1917 года был год 1905-й. Именно в то время ярко и неприкрыто проявились свободолюбивые традиции ведущей русской интеллигенции. Не вторых и не третьих ее лиц, а главных творцов науки. «Записка 342 ученых», под которой стояли имена светил отечественной мысли, вызвала высокий гнев президента академии Константина Романова. Брат царя, слывший либералом и упражнявшийся в стихосложении, писал душещипательные стихи «для народа». Но когда профессура заговорила о нуждах народного образования, его императорское высочество незамедлительно издал циркуляр. Как можно? Делают из науки орудие политики. Нарушают закон… Подстрекают зеленое студенчество к беспорядкам… Деятели ученых и высших учебных заведений должны бы сперва освободиться от казенного содержания, коим пользуется от порицаемого ими правительства.

Начальственный окрик взорвал академиков. В. В. Зеленский так ответил президенту:

— Деньги дает народ. А правительство только распределяет их. А за какие-либо особые услуги правительству я денег никогда не получал.

Выдающийся математик А. А. Марков великому князю написал: «Считаю необходимым заявить, что я не могу изменять своих убеждений по приказанию начальства».

Это было в феврале 1905 года.

А в октябре, когда царское правительство размещало в столице солдат для подавления революции, академики большинством голосов решают: «Не допускать войсковые части и полицейские наряды в здание Академии наук».

Не только слова, но еще больше действия, поступки определяют лицо человека. В день похорон Николая Баумана приват-доцент его императорского величества Московского университета Николай Кольцов укрывает в своем кабинете нелегальный студенческий комитет. А вскоре на свои личные средства он издает книгу, которая конфискуется правительством через два часа после поступления в продажу.