Роберт Сапольски - Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Какова биологическая связь детства со взрослым поведением? Все начинается с удесятеренной пластичности аксонов (см. главу 5). Пластичность аксонов – это олицетворение развивающегося мозга, и сто́ит жизненному опыту за что-то зацепиться, как мозг тут же фиксирует это, пусть даже и самым мельчайшим изменением.

А теперь посмотрим, как разные виды детского опыта формируют разных взрослых.

Ну и заголовок, вопрос-то банальнейший. Конечно, каждому нужна мама. Даже мышке мама нужна: если мышонка разлучать с мамой на несколько часов каждый день, то у повзрослевшей мыши впоследствии будут повышенный уровень глюкокортикоидов, ограниченные когнитивные функции, увеличенная тревожность, а если речь о самцах, то еще и повышенная агрессия. Мать – фигура ключевая. Однако до середины XX столетия большинство специалистов этого не признавали. В западных культурах в отличие от традиционных были приняты особые приемы воспитания детей: меньше физического контакта с матерью, дети спали отдельно от матери с более раннего возраста, им дольше приходилось ждать, пока мать отреагирует на плач. На рубеже XIX–XX вв. ведущий тогда эксперт в этом вопросе Лютер Холт из Колумбийского университета предостерегал против «порочной практики» утешения плачущих детей на ручках и вообще предупреждал, что негоже слишком часто их ласкать {339} 339 L. Holt, The Care and Feeding of Children (NY: Appleton-Century, 1894). Между 1894 и 1915 г. эта книга пережила 15 изданий. . Таков был мир детей из богатых семей – с нянями, которые должны были ненадолго показывать родителям детей перед сном, мир, в котором детей должно быть «видно, но не слышно».

Этот период породил страннейший в истории роман на одну ночь, а именно когда фрейдисты и бихевиористы объединились для того, чтобы объяснить возникновение привязанности детей к матери. Для бихевиористов все было понятно: матери поощряют привязанность с помощью калорий, когда кормят своих детей. Фрейдисты с той же степенью уверенности утверждали, что у младенцев еще отсутствуют те структуры личности, Эго, которые могли бы сформировать отношения с чем-то, кроме материнской груди. Обе установки в сочетании с принципом воспитания «лучше, чтобы детей было видно, но и не слышно» предполагают, что если обеспечить младенца едой, комфортной температурой плюс всякими необходимыми мелочами, то получится прекрасное начало жизни. А куда в этой схеме помещаются любовь, душевное тепло, физический контакт? Никуда, они вообще не нужны.

По крайней мере в одном случае подобные теоретические измышления стали губительными. Когда ребенок попадал надолго в больницу, считалось, что мама ему там не нужна, она только вызовет дополнительный эмоциональный переполох, ведь все, что нужно, обеспечивает медицинский персонал. Обычно матерям разрешали навещать детей раз в неделю в течение нескольких минут. Если дети лежали в больнице долго, то очень многие становились жертвами госпитализма – они просто угасали в больничной обстановке, умирая от невыясненных инфекций, болезней кишечника, болезней, никак не связанных с теми, из-за которых они попали в больницу {340} 340 Об истории госпитализма см.: R. Sapolsky, “How the Other Half Heals,” Discover , April 1998, p. 46. . Это было время, когда знание о микробах привело к убеждению, что уж если ребенок попал в больницу, то его в целях антисептики лучше максимально изолировать и оставить в покое. Показательно, что смертность от госпитализма взлетела в больницах с новомодными инкубаторами (идеей, позаимствованной из куроводства); в лечебницах для бедных дела обстояли гораздо лучше, там детей выхаживали по старинке – с помощью тепла человеческих рук, доброты и заботы.

В 1950-х гг. британский психиатр Джон Боулби поставил под сомнение бытовавшее мнение, что младенцы являются простейшими в эмоциональном плане организмами. С его теории привязанности началось развитие современных взглядов на дуэт мать-дитя [178] У Боулби, в отличие от большинства фрейдистов и бихевиористов, был огромный опыт контактов с детьми, включая его обширные наблюдения за детьми в 1940-х гг., когда их разлучали с матерями, чтобы отправить из Лондона в более безопасные места на период массированных бомбардировок Лондона и пригородов (т. н. «Лондонского блица»). Он наблюдал и еврейских детей, перевезенных «киндертранспортом» из континентальной Европы в Англию для спасения от гитлеровских концлагерей. И, конечно же, вокруг него собиралось множество сирот войны. Кстати, а какое детство было у самого Боулби? Джона, сына сэра Энтони Боулби, личного королевского хирурга, вырастили гувернантки. {341} 341 J. Bowlby Attachment and Loss , vol. 1, Attachment (New York: Basic Books, 1969); J. Bowlby, Attachment and Loss , vol. 2, Separation (London: Hogarth Press, 1973); J. Bowlby, Attachment and Loss , vol. 3, Loss: Sadness & Depression (London: Hogarth Press, 1980). . В трех томах своего труда «Привязанность и утрата» (Attachment and Loss) [179] Боулби Дж. Привязанность. – М.: Гардарики, 2003. Это перевод первого тома трилогии. – Прим. ред. он сформулировал ответы на вопрос «Что детям требуется от матери?». Они сейчас очевидны: любовь, ласка, теплота, отзывчивость, стимуляция, постоянство, надежность. А если лишить этого в детстве, то кого мы получим? Тревожного, печального и/или неспособного к привязанности взрослого [180] Само собой разумеется, что на волне восприятия идей Боулби выросла и прочно укоренилась школа «родительства по ТП». Школа эта породила всевозможные ошибочные толкования, повальные короткие увлечения, культы, причудливые крайние взгляды, неграмотную невротическую самоуверенность родителей. А какую бурю злобных возражений вызывает у ее сторонников простой факт отсутствия научного подтверждения того, что мать безнадежно сгубила ребенку жизнь, потому что не кормила его грудью, или кормила меньше десяти лет, или начала кормить позже, чем через две секунды после рождения, или оставила плакать на три секунды, или – совершенно недопустимо! – работает вне дома. Наука не возражает и против того, что формирование привязанности прекрасно обеспечит и мужчина, и работающая мать-одиночка, и две мамы, и два папы. .

Боулби вдохновил Гарри Харлоу из Висконсинского университета на один из ключевых, хрестоматийных экспериментов в истории психологии. Этот эксперимент разрушил и фрейдистские, и бихевиористские догмы о связи «мать – дитя» {342} 342 D. Blum, Love at Goon Park: Harry Harlow and the Science of Affection (New York: Perseus, 2002). Из этого источника взята цитата Хорлоу. . Гарри вырастил детеныша макаки-резуса без матери, но с двумя «суррогатами». Оба суррогата представляли собой проволочный каркас в форме обезьяньего тела с пластиковой обезьяноподобной головой. К одной такой «маме» приделали бутылку с молоком. А тело другой обернули плюшевой тканью. Другими словами, одна «мама» давала калории, а другая – нечто похожее на материнское тепло. Фрейд и Скиннер наверняка наперегонки бы кинулись к «молочной» матери. А малыши-обезьянки выбрали плюшевую маму [181] Исследование настолько вошло в каноны, что в подслушанном мною разговоре психологов прозвучали следующие слова, явно с ироничной отсылкой к Харлоу: «Детство у меня было паршивое, отец дома не появлялся, а мама вообще была проволочная». . «На одном молоке не выжить. Любовь – это чувство, и с ложки ею не накормишь», – писал Харлоу.