Франс де Вааль - Истоки морали: В поисках человеческого у приматов

Это верно в отношении Сталина и Советского Союза, Мао Цзэдуна и коммунистического Китая, Пол Пота и камбоджийских «красных кхмеров»; каждый из них замучил, убил и уморил голодом в собственной стране миллионы людей. «Красные кхмеры» запретили всякую религию и взяли на вооружение страшный девиз в отношении несчастного народа: «Толку от вас никакого, а уничтожить — не велика потеря». Ни одна из этих идеологий не породила особенно здорового общества, а с биологической точки зрения это было просто фиаско. С другой стороны, их антирелигиозность хорошо вписывается в общую картину. Все три страны пережили свержение прежнего режима, в связи с чем им, возможно, понадобилось подавить могущество доминировавшей ранее религии. Поэтому я не стал бы возлагать вину за эти преступления на атеизм как таковой. Точно так же убийство во имя Господа, какое имело место во время крестовых походов или испанской конкисты, часто служило прикрытием для политических или колониальных амбиций. Колумб любил золото не меньше, чем Бога. Поэтому странно было бы назвать религию единственной причиной каких бы то ни было событий. Дело в том, что человек способен на невероятную жестокость — и во имя Бога, и во имя борьбы с религией.

Может быть, на этот вопрос можно ответить на материалах наблюдений меньшего масштаба, а именно по результатам изучения продолжительности существования разных общин в США в XIX в. Общества, построенные на светской идеологии, такой как коллективизм, распадались намного быстрее, чем те, что были основаны на религиозных принципах. Каждый год вероятность распада светских общин была вчетверо выше, чем религиозных. Общая религиозная принадлежность резко повышает взаимное доверие. Нам давно известен объединяющий эффект регулярных совместных действий, таких как коллективные молитвы и исполняемые вместе обряды. Это имеет отношение к первичному принципу, согласно которому совместные действия улучшают отношения. Здесь можно вспомнить и то, что приматы предпочитают экспериментаторов, которые в чем-то им подражают, и то, что гребцы университетских команд повышают физическую выносливость (болевой порог как часть ее) именно совместными, а не индивидуальными тренировками. Общие действия стимулируют выработку эндорфина (тот же эффект, вероятно, производят другие объединяющие действия, такие как общий смех). Позитивные следствия синхронизации помогают объяснить интегрирующие функции религий и их влияние на социальную стабильность.

Выгоды от принадлежности к какой-либо религии Дюркгейм окрестил «социальной полезностью». Он был убежден, что такое всепроникающее явление, как религия, должно иметь цель — цель не сверхъестественную, а социальную. Биолог Дэвид Слоан Уилсон, анализировавший данные по ранним христианам, согласен с ним; он тоже видит в религии приспособительный механизм, позволяющий группам жить в гармонии: «Религии существуют в первую очередь для того, чтобы люди вместе могли достичь недостижимого в одиночку».

Характерное для всех религий объединение в общины для человека естественно. Более того, если учесть, как часто религию противопоставляют науке, неплохо помнить, что религия обладает при этом громадным преимуществом. Наука — искусственное, придуманное образование, тогда как религия дается нам легко, как ходьба и дыхание. На это указывают многие авторы, начиная от американского приматолога Барбары Кинг, которая в книге «Эволюционирующий Бог» (Evolving God) связывает тягу к религии с нашим желанием принадлежать к какому-нибудь сообществу, до французского антрополога Паскаля Буайе, рассматривающего религию как интуитивную способность:

«Научные исследования и теоретизирование появились лишь в очень немногих человеческих обществах… Результаты научных исследований, возможно, известны хорошо, но интеллектуальный стиль, необходимый для их достижения, создается с большим трудом. Напротив, религиозные представления существуют у всех известных нам человеческих групп; они легко воспринимаются, без труда поддерживаются и кажутся доступными всем членам группы независимо от их ума и подготовки. Как указывает Роберт Макколи, религиозные представления очень естественны для человека, тогда как наука откровенно неестественна. Это значит, что первое хорошо ложится в сформированную в процессе эволюции структуру нашего сознания, тогда как последнее требует отказа от большинства традиционных способов мышления или даже полного их отрицания».

Сравните легкость, с которой дети воспринимают религию, и длинный непростой путь, который проходят молодые люди, чтобы годам к тридцати получить ученую степень Ph. D. [105*] Ph. D. — дословно «доктор философии». В действительности во многих странах, где существует одноступенчатая система защиты диссертации, ученая степень Ph. D. присуждается во многих областях — в литературе, физике и др. Философ Макколи, мой коллега по Университету Эмори, говорил мне, что, если бы пришлось решать, какая из этих двух сфер человеческой деятельности уцелеет в случае краха человеческой цивилизации, он бы поставил на религию: «Религия очень сильно зависит от того, что я называю естественным познанием, — от автоматического мышления, по большей части неосознанного». Макколи противопоставляет такое мышление науке, которая «всегда осознается, как правило, в языковой форме. Это медленный и преднамеренный процесс».

Представьте, что мы поселили на острове несколько десятков детей без взрослых. Что произойдет? Уильям Голдинг думал, что знает, и представил нам свою версию в романе «Повелитель мух» (Lord of the Flies) как разгул дикости и убийств. Возможно, это великолепная экстраполяция жизни в английских закрытых учебных заведениях на вымышленную реальность, но на самом деле нет ни малейших свидетельств того, что дети, оставленные без надзора, повели бы себя именно так. Когда четырех- и пятилетних детей оставляют одних в комнате, они, как правило, спорят друг с другом с применением моральной терминологии: «Это нечестно!» или «Почему ты не даешь ей игрушки?» Никто не знает, как повели бы себя дети, оставленные надолго, но можно сказать наверняка, что у них сформировалась бы какая-то иерархия. Молодые животные — не важно, гусята или щенки, — быстро выясняют при помощи драки, кто главный; дети делают то же самое. Я помню, как бледнели студенты-психологи, привыкшие к эгалитаризму высшей школы, при виде детей, которые, собранные в дошкольном детском учреждении, в первый же день начинают драться. Человек — иерархический примат, как бы мы ни старались закамуфлировать данный факт, и проявляется это в самом раннем детстве.

Кроме того, дети на острове должны были освоить символическую сферу. Вероятно, они придумали бы себе язык — так никарагуанские глухие дети в 1980-е гг. начали общаться между собой посредством простого языка жестов, непонятного окружающим. Появились бы, по всей видимости, и многие другие атрибуты человеческих обществ, такие как культура. Дети перенесли бы туда свои привычки и знания и демонстрировали конформизм; это проявлялось бы во всем, начиная от орудий и заканчивая традиционным приветствием. У них возникли бы право собственности и конкуренция за нее. Наконец, у них, несомненно, родилась бы религия. Мы не знаем, какая именно, но они непременно верили бы в сверхъестественные силы, возможно, персонифицированные (вроде богов), и придумали бы ритуалы, призванные умилостивить их и подчинить воле людей.