Иван Ефремов - Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Дорога ветров

Машина тронулась. Я увидел, что Данзан смеется, и догадался, что шофер, услышав энергичное шипение Данзана, решил, что спускает баллон. А что, если испробовать это снова? По безмолвной команде все трое набрали воздуху и хором зашипели: ш-ш-ш-ш-ш-ш!

Сцена осмотра баллонов повторилась заново. Убедившись, что все в порядке. Пронин подозрительно взглянул вверх, увидел смеющиеся лица, рассердился.

— Если еще будете шипеть — не повезу! — сверкнул он цыганскими глазами и втиснулся боком в кабину.

Пологие, широкие холмы, просторная светлая равнина… Машины летели по отличной дороге, их длинные тени в заходящем солнце убегали вперед по щебню и пыли. Мы вышли из безлюдной Гоби — на востоке поднялась гряда низких холмов, на них — дома, освещенные солнцем, казались парусами в морс. Аймак приближался. Он был населеннее Далан-Дзадагада, судя по числу домов.

Справа и сзади вынырнули из-за бугра столбы — верные друзья и маяки на пройденном пути. Широкое сухое русло огибало холмы аймака, песок в нем был укатан машинами, и мы пересекли его без задержки. Однако едва мы поднялись на последний ряд холмов, как кончился бензин. Машины шли на последних литрах — пришлось задержаться для заправки.

Множество халцедонов блестело на солнце, разбросанных среди стебельков засохшей травы. Таких крупных мы еще не встречали и с воодушевлением принялись за сборы, но, к сожалению, бензин был налит очень скоро…

Машины приблизились к домам на южной окраине аймака. Мы долго уже находились в Гоби, и даже одноэтажные домики казались нам внушительными. Здесь же высились двухэтажные великаны!.. Право, мы въехали в величественную столицу! Про эту относительность масштабов и оценок, целиком зависящую от бытовых условий, никогда не следует забывать историку, этнографу, писателю…

У белого домика с двумя высокими крылечками мы остановились. Аймагин дарга — начальник аймака — оказался в своем кабинете. Пока мы разговаривали о пройденном пути, о наших мелких, но неотложных нуждах (квартира, баран, хлеб), солнце село за невысокие темные горы, там, за линией столбов, приведшей нас сюда. Я вышел на крыльцо и невольно съежился — знобящий холод сразу проник под ватник. Усталые спутники ожидали, понурившись, закутавшись кто во что горазд. Стало жаль верных товарищей.

Посыпались распоряжения — Данзан с рабочим и Эглоном отправились на мясокомбинат, в пекарню и магазин, а мы, взяв уполномоченного аймака, направились в отведенную квартиру. Первую, находившуюся поблизости, забраковали из-за тесноты. Трудно было с помещениями в этом аймаке — многолюдном, быстро развивавшемся центре. Пришлось переправиться на северную окраину аймака, под склон плато, окаймлявшего поселок с севера и востока.

Маленький домик бывшей ветеринарной аптеки стоял на самом краю поселка, близ каких-то нарытых в войну ям и канав. Помещение не могло вместить всех — перед входом поставили палатку, где разместилась «научная сила», предпочитавшая свежий воздух. Быстро и дружно убрали помещение, машины выгрузили, плиту затопили. На вымытом столе загорелись свечи, синий махорочный дым низко стлался в еще не нагревшемся доме. Но холод и свирепый ветер не проникали сюда — мы опять устроили свой, русский, дом в новой области гостеприимной страны после пятидневного пути через Гоби. Задача перебазировки была выполнена быстро, следовательно — удачно. Еще неделя работы вокруг Сайн-Шанды, и путешествие этого года придет к концу…

Люди устали. Сказывалась трудная дорога. То один, то другой опускал голову на край стола, не в силах бороться с дремотой. Пронин принялся доставать постель, решив не ждать обеда. Его примеру собирались последовать многие.

Остаться без обеда было обидно: торопясь доехать до аймака, мы не ели весь день. Я подошел к дремавшему Громову и пошептался с ним. Профессор поднял очки на лоб, пошарил вокруг себя и извлек из груды тюков на полу маленький бидон. Эглон проснулся и зычно скомандовал: «Подходи с кружками!»

Громов с Эглоном налили всем понемногу спирта. Спирт подбодрил людей, появился аппетит. Как раз поспел суп и вареная баранина. Свежий хлеб после гобийских твердых лепешек улучшил вкус позднего обеда. Разогревшись в домике, мы разделись и забрались в мешки в своей палатке, даже не затопив приготовленной печурки.

Двадцать четвертого октября провели на новой базе в аймаке. Подыскивали проводника, заново распределяли вещи. Тщательно проверили количество бензина: здесь оставляли «железный» запас на возвращение в Улан-Батор. Конечно, мы могли бы взять бензин в аймаке, но только с «отдачей натурой». Тогда пришлось бы гонять сюда машину из Улан-Батора. Как раз этого я хотел при всех случаях избежать. Закупоренную бочку завернули в кошму, обвязали и заперли в маленькой кладовой домика. Ящики с коллекциями, водяные баки, третья палатка и запасные колья — все это оставлялось здесь на время маршрута.

К концу дня пришел проводник — пожилой арат с жировой шишкой на голове, назвавшийся странным прозвищем Кухо («Кукушка»). Только позднее он сообщил мне свое настоящее имя — Намцерен. Мы уговорились о выезде завтра на рассвете, но этот план неожиданно нарушился. На закате резко похолодало, свирепый ветер завыл, скатываясь на нашу маленькую усадьбу прямо сверху, со склонов плато. Он подул с полчаса, усилился, перешел в настоящую бурю и пригнал тяжелые белесоватые облака. Пошел снег. Скоро все покрылось плотной белой пеленой, а ветер все крутил и взбрасывал снег, будто не мог уложить его как следует. Надежды на завтрашний выезд становились сомнительными — что мы могли видеть, под снежным покровом? А видеть в этом новом для нас месте мы должны были все! Прислушиваясь к реву ветра и свистящему шороху сухого снега, мы сидели с Громовым за столом, рассуждая о пройденном пути. Зябкий Орлов в начале бури удалился в палатку и забрался в спальный мешок.

Громов ожесточенно тянул свою трубку и желтым с обгорелой кожей пальцем водил но карте вдоль синей линии нанесенного маршрута. Склонив голову набок, округлив глаза и высоко подняв брови, профессор по обыкновению стал похож на обычную хищную птицу, взъерошенную и обветренную бесконечными ветрами Гоби. Только гладко выбритое лицо напоминало о щегольски одетом ученом, расхаживавшем некогда но Улан-Батору в светлом костюме с белоснежным воротничком.

Я посмотрел на часы. Близилось к полуночи. Шум ветра за тонкими глинобитными стенами не умолкал. Завывала метель, не наша — гобийская, несшая снег пополам с песком и пылью. Все спали, вплотную сдвинув койки, только за перегородкой в другой комнате возился повар. Через проем отсутствовавшей двери мне было видно, как Никитин тер слипавшиеся глаза.