Иван Ефремов - Собрание сочинений в 5 томах. Том 2. Дорога ветров

Дорога, кое-где проложенная нами от Ноян сомона, оставалась пока единственным путем. Рождественский, отправившийся на „Дзерене“ на Алтан-улу, открыл на обратном пути старую караванную тропу, сразу облегчившую все поездки в том направлении.

Против сквозной долины между массивами Нэмэгэту и Алтан-ула, по которой мы переваливали в Занэмэгэтинскую котловину в 1946 году, она пересекалась со старинной тропой „Одиннадцати колодцев“. Эта тропа, шедшая с Хуху-Хото на Легин-гол („Душная речка“) и Орок-нур, была вполне пригодна для передвижения автомашин. Веками ходившие здесь караваны притоптали песок, сгладили мелкие неровности. По этой легин-гольской (впоследствии мы узнали, что она не доходила до Легин-гола) тропе было очень удобно подниматься вверх на бэль Алтан-улы от тропы „Одиннадцати колодцев“.

Я начал предварительные расчеты Западного маршрута для обследования возможной костеносности межгорных впадин на западе Заалтайской Гоби. Мы собирались отправиться на двух машинах, описать гигантскую петлю протяженностью около двух тысяч пятисот километров и возвратиться в Нэмэгэту, где остальная часть экспедиции продолжала раскопки. В этом маршруте должен был принять участие Ю. А. Орлов, который почему-то задерживался.

Переводчик Намнан Дорж направился на верблюдах на ту сторону Нэмэгэту. Там, на северном склоне, в сорока километрах от лагеря, был лечебный минеральный источник — аршан. Намнан Дорж привез пробы воды для Монгольского Комитета наук, а также два вьючных верблюжьих бака около двенадцати ведер для лечения шофера Александрова. У нашего завоевавшего общие симпатии, добродушного великана Ивана-Козлиного была застарелая язва желудка, полученная им еще в войну. По сообщению Намнан Доржа, аршан имел необычно холодную воду и находился на высоте двух тысяч метров. Мы попробовали воду — она была темная, очень вкусная по сравнению с солоноватой водой из наших колодцев. Пришлось запретить трогать воду, иначе ее выпили бы в два дня. Водой пользовался один Иван-Козлиный, и целебная ли была вода или причиной тому хорошее питание, но к осени он избавился от мучивших его болей.

Первого июня Рождественский отправился на трех машинах в Улан-Батор. Вместе с ним уехали: Цедендамба — в аймак, домой, шофер Петрунин, у которого разболелся ампутированный зимой палец, и Намнан Дорж — для доставки образцов Комитету наук. Сразу по возвращении Рождественского мы отправлялись с ним в Западный маршрут — через наиболее пустынные впадины, вдоль границы Китая до Джунгарской Гоби. Около семи тонн коллекций везли наши машины из Нэмэгэту, дополнительный груз должен был быть взят на нашей базе в Далан-Дзадагаде.

Мы с Новожиловым, помимо наблюдения за раскопками дальнейших исследований Нэмэгэту, стали заниматься теодолитной съемкой местонахождения. В бурные ночи я переселялся спать в кузов отдельно стоявшей от лагеря машины и подолгу лежал, размышляя и прислушиваясь то к поразительной тишине безветренных порывов, то к приближавшемуся далекому рокоту ветра, который, налетая, сотрясал машину. В редкие спокойные вечера изумительные закаты оживляли унылую монотонность пыльных дней и беззвездных ночей. Закаты были сиянием алого пламени над срезом черного плато, окутанного покровом беспросветных туч. Скалы Нэмэгэту принимали цвет густейшего ультрамарина, обрывы и склоны ущелий — терракоты, а слева над синими горами протягивался меч красной бронзы, нависавший над огненно-светлой полосой зари.

Иногда случались закаты и более фантастичные. Параллельные гряды туч принимали пурпурно-фиолетовый оттенок, просветы между ними наполнялись алым огнем, который по мере приближения к горизонту становился все более золотым. На этом фоне угрюмо чернел край плато бэля с красными отблесками пожарища и трепетал совершенно багряный наш флаг.

Изредка наступали бурные и пасмурные дни, в которые мы отдыхали от жгучего и слепящего солнца Гоби. Несмотря на ветер, даль была чиста и ясна. Синяя дымка прилипала к горам, скрадывая угрюмую резкость их очертаний, словно на темно-фиолетовый хребет было наброшено прозрачное покрывало синего газа.

Мы с Новожиловым использовали ранние утренние часы для наших съемочных работ. Обычно между пятью и десятью часами утра погода была тихой и безветренной. До этого бушевал предрассветный шторм, а после начинался обычный дневной горячий ветер, и накалявшаяся земля тонула в мареве движущихся воздушных потоков. Далеко внизу, по дну котловины, двигались один за другим грозные смерчи. Действительно, котловина Нэмэгэту была „Домом Смерчей“, как называлась она у стариков гобийцев. Если выдавался полностью тихий день, то мы с Новожиловым с утра до ночи не покидали вершин холмов, гребней, хребтиков и плоскогорий, торопясь использовать случай, когда инструмент не дрожал от порывов злобного ветра и далекие сигналы не плясали в поле зрения трубы, приводя в отчаяние привыкших к точности геологов.

Здесь, высоко над жаркими ущельями, посреди бесконечных полей черного щебня, наедине с горами, обрамлявшими котловину, было одиноко и торжественно. Маленьким призрачным голубым холмиком, перевернутым в трубе теодолита, казалась отсюда гора Ноян-Богдо величественный потухший вулкан. Неожиданно мы разглядели в трубу теодолита большой боковой кратер на серой пирамиде горы Хугшо. И как отрадно было увидеть в теодолит далеко-далеко на дне котловины одну-две юрты перекочевавших сюда аратов. Давно уже единственной нашей связью с живыми людьми — обитателями Гоби — оставались только периодические поездки Преснякова или Эглона в какие-нибудь юрты для закупки баранов — основного питания нашей экспедиции.

Много потерпели мы с Новожиловым от необычно крутых обрывов Нэмэгэтинских ущелий, когда приходилось пробираться напрямик по линии прицела инструмента. Особенно опасны были колодцы, часто встречающиеся в истоках промоин. Это малозаметные сверху ямы в песчаниках, обрывающиеся в колодцы с совершен по отвесными стенками, иногда даже расширявшимися вниз глубиной по пятнадцать — двадцать метров. Нижняя по склону (и течению русла) стенка такого колодца прорезана узкой щелевидной промоиной, постепенно переходящей в склоны ущельица. Такие колодцы были естественными ловушками. На дне одного из них мы нашли кости лошади, когда-то провалившейся сюда.

Больших усилий стоило нам разыскивать чересчур далекие сигналы. Настоящую радость открытия переживал тот, кому удавалось увидеть в голубоватом стекле трубы теодолита крохотный черный треугольник — обо — или шест в волос толщиной. Мы спешили изо всех сил и, несмотря на бури, выполнили задачу в срок. Теперь все находки имели свое точное место на плане, и процессы образования этого огромного местонахождения отражались в точных цифрах съемки.