Майкл Шелленбергер - Конца света не будет. Почему экологический алармизм причиняет нам вред

Осенью 1997 года газета опубликовала статью с заголовком «Nike поддерживает женщин в своей рекламе, но не на своих фабриках, как считают некоторые организации». Репортер писал: «Коалиция женских групп атаковала компанию Nike, назвав ее лицемерной в связи с выпуском новых рекламных роликов с обувью для спортсменок. Что-то здесь не так, ведь компания призывает расширить права и возможности американских женщин, но при этом плохо оплачивает свою зарубежную рабочую силу, в основном женскую» [380] Steven Greenhouse, “Nike Supports Women in Its Ads but Not Its Factories, Groups Say,” New York Times, October 26, 1997, https://www.nytimes.com. .

Наша кампания казалась успешной. Мы создали столько негативной рекламы, что нанесли ущерб бренду Nike. Мы отправили сообщение другим корпорациям, что они будут нести ответственность за условия труда на фабриках, с которыми заключили контракт за рубежом. «Я возвращаюсь в 1997 год, и первое, связанное с этим [корпоративной социальной ответственностью] событие, которое приходит мне в голову, – бойкот Nike, оказавший большое влияние на компанию», – говорит Джеффри Хил, профессор Бизнес-школы Колумбийского университета [381] Jeff Ballinger, “Nike, Sexual Harassment and the ‘Corporate Social Responsibility’ Racket: How the Company Shut Down the New York Times,” Washington Babylon, November 9, 2017, https://washingtonbabylon.com. .

Не все согласны с тем, что кампания против Nike прошла успешно. Некоторые, например Джефф Баллинджер, который имел дело с индонезийскими фабричными рабочими еще в 1988 году, считает, что Nike рекламировала «экологическую рациональность» как инструмент связей с общественностью, чтобы затмить продолжающуюся эксплуатацию человека. «Парадигма перемалывания аутсорсинга все еще действует на большинстве низкоквалифицированных производств», – писал Баллинджер [382] Jeff Ballinger, “Nike, Sexual Harassment and the ‘Corporate Social Responsibility’ Racket: How the Company Shut Down the New York Times,” Washington Babylon, November 9, 2017, https://washingtonbabylon.com. . Между тем эксперты по охране окружающей среды и активисты говорят, что компании, производящие потребительские товары, не сделали ничего существенного для улучшения своей экологической практики. «Миссия устойчивой моды с грохотом провалилась, и все мелкие и постепенные изменения оказались затоплены взрывоопасной экономикой добычи, потребления, отходами и постоянным злоупотреблением рабочей силой», – заявили активисты в 2019 году [383] “Statement on 2019 Copenhagen Fashion Summit,” Union of Concerned Researchers in Fashion, May 5, 2019, accessed October 26, 2019, http://www.concernedresearchers.org/ucrf-on-2019-copenhagen-fashion-summit. See also, “The changes we are seeing from some brands remain extremely superficial,” said one XR activist. Paton, “Extinction Rebellion Takes Aim at Fashion.” .

В июне 2015 года, через несколько месяцев после посещения Конго, Руанды и Уганды, я решил съездить в Индонезию и сам посмотреть, как там обстоят дела у работников фабрик. В качестве сопровождающего я нанял 24-летнюю индонезийскую журналистку по имени Сьярифа Нур Аида, которая называла себя Айпе. Она писала о проблемах с рабочей силой на фабриках и недавно раскрыла коррупцию в вооруженных силах [384] Syarifah Nur Aida (journalist, Ipeh) in discussion with the author, June 8, 2015. .

– В прошлом году меня избили после того, как я рассказала, как военные офицеры скупили землю по низкой цене, – сказала она. – Мои родители жутко перепугались, но они никогда не настаивали на том, чтобы я бросила работу.

Айпе организовала для меня встречи с несколькими фабричными рабочими, одной из которых была 25-летняя Супарти, приехавшая сюда из маленькой прибрежной деревушки. Вначале она работала на фабрике Барби, затем – на шоколадной. Мы встречались дважды, сначала в офисе профсоюза Супарти, а потом у нее дома. На ней был ярко-розовый хиджаб, который она скрепила большой брошью.

– Каждое воскресенье мы проводили, играя в воде, но я так и не научилась плавать и никогда не погружалась в воду с головой, – сказала она. – Я жила в строгой исламской общине, где мы даже не могли пойти на общественные собрания, если там присутствовали мужчины.

Поездки на пляж случались нечасто.

– Мы редко ходили на пляж, потому что всегда было очень много работы [385] Suparti (factory worker) in discussion with the author, June 8–9, 2015. .

После школы Супарти вместе со своими родителями, братьями и сестрами работала на полях.

– Наша семья была бедной по сравнению с другими домами в общине. В доме было четыре комнаты, и он был построен из бамбука. У нас не было электричества или телевизора, готовили на рисовой шелухе.

Ее семья выращивала рис и немного баклажанов, чили и стручковой фасоли. Чтобы удобрять почву, они чередовали посевы риса и сои. Супарти помогла родителям вязать шпинат в пучки и продавать на местном рынке. Одними из самых больших угроз, с которыми сталкивались Супарти и ее семья, были дикие животные, болезни и стихийные бедствия. Однажды в деревне вырвались на волю дикие собаки.

– Родители беспокоились, что они съедят наших кроликов, – объяснила женщина. – Во время эпидемии птичьего гриппа родители волновались за своих цыплят, но с ними все оказалось в порядке. Все боялись цунами и землетрясений, потому что мы жили очень близко к морю. Некоторые были так напуганы, что перенесли свои вещи в горы. Но потом извергся вулкан Мерапи. Богатые люди, перенесшие пожитки на склон горы, потеряли свое имущество. Его накрыло лавой. Мы чувствовали себя очень уязвимыми перед природой.

В конце концов Супарти потянуло в город.

– В детстве я слышала от своей тети о том, каково это – работать на фабрике, и представляла, что буду там трудиться. Мои родители этого не хотели. «Оставайся здесь, занимайся хозяйством и жди хорошего мужчину, который на тебе женится», – говорили они. Мама очень не хотела, чтобы я уезжала. Я объяснила, что буду присылать им деньги.

И вот, когда ей исполнилось 17 лет, Супарти ушла из дома [386] Suparti (factory worker) in discussion with the author, June 8–9, 2015. .

Когда молодежь вроде Супарти уезжает с фермы в город, им приходится еду покупать, а не выращивать ее. Вследствие этого сокращающееся число фермеров в бедных и развивающихся странах вынуждены производить еще больше продовольствия.

В Уганде у меня состоялся разговор с женщиной средних лет, которая работала в нашем эко-домике, куда мы во второй раз приехали посмотреть на горилл. Я сказал ей, что только двое из ста американцев занимаются сельским хозяйством, в то время как двое из трех угандийцев являются фермерами.

– Как же вы выращиваете достаточно еды? – спросила она.

– С помощью очень больших машин, – ответил я.

На протяжении более 250 лет сочетание производства и растущей продуктивности сельского хозяйства являлось двигателем экономического роста для стран по всему миру. Фабричные рабочие, такие как Супарти, тратят свои деньги на покупку продуктов питания, одежды, других потребительских товаров и услуг, в результате увеличивается рабочая сила, общество становится богаче и может похвастать более разнообразными сферами занятости. Сокращение числа работников, необходимых для производства продовольствия и энергии, благодаря использованию современной энергии и оборудования повышает производительность, развивает экономику и делает рабочую силу более разнообразной.