Робин Уолл Киммерер - Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Помню историю, рассказанную моей подругой Холли Янгбер Тиббеттс. Ученый-растениевед, вооруженный своими блокнотами и оборудованием, исследует дождевые леса в поисках новых видов растений. Он нанял проводника из местных жителей, чтобы тот показывал ему дорогу. Зная цель ученого, молодой проводник показывает интересующие его виды. Ботаник оценивающе смотрит на него, удивленный его способностями: «Так-так, молодой человек, вы наверняка знаете названия многих из этих растений». Проводник кивнул и ответил, потупив взор: «Да, я выучил названия всех кустарников, но мне еще предстоит выучить их песни».

Я, будучи преподавателем, также называла растения по именам, игнорируя их песни.

Когда я училась в магистратуре в Висконсине, нам с моим тогдашним мужем посчастливилось получить работу смотрителей в университетском дендрарии. В обмен на предоставленное нам жилье – маленький домик на окраине парковой зоны – мы должны были совершать ночные обходы, проверяя, надежно ли заперты все двери и ворота, прежде чем погрузить цикад в полную темноту. И только однажды свет в садовом ангаре оказался невыключенным, а дверь открытой. Ничего страшного не случилось, но, пока мой муж осматривал все вокруг, я стояла и от нечего делать просматривала доску объявлений. Там была газетная вырезка с фотографией великолепного американского вяза, который был назван чемпионом среди своих сородичей, самым крупным представителем данного вида. У него было имя – вяз Старый Луи.

Мое сердце учащенно забилось, и я поняла, что мой мир скоро изменится, так как я знала имя Старый Луи всю свою жизнь, и теперь передо мной было его лицо, смотрящее на меня с газетной вырезки. Это был наш предок-потаватоми, тот, который прошел весь путь от лесов Висконсина до канзасских прерий вместе с моей бабушкой Ша-Нойт. Он был лидером, тем, кто заботился о людях в тяжелые времена. Дверь ангара из моего детства осталась приоткрытой, в нем горел свет, освещая мне путь домой. Это было началом долгого и медленного возвращения к своему народу, который позвал меня с помощью дерева, что росло на его костях.

Чтобы пойти дорогой науки, мне пришлось сойти с тропы древних знаний туземцев. Но у Вселенной есть способ направлять нас. Вдруг ни с того ни с сего пришло приглашение на собрание местных старейшин, где они делились традиционными знаниями о растениях. Одну женщину из племени навахо, которая ни дня не проучилась на ботаническом факультете, я не забуду никогда. Она говорила часами, и я ловила каждое ее слово. Одно за другим она называла имена растений из ее долины: где обитает каждое из них, когда цветет, каких выбирает соседей и кого считать их родственниками, кто им питается или выстилает свои гнезда, какие из них целебные. Женщина также поделилась легендами, связанными с этими растениями, и мифами об их происхождении: как они получили свои имена и что они хотят до нас донести. Она говорила о красоте.

Ее слова подействовали на меня как нашатырь. Я словно пробудилась, вспомнив то, что знала в детстве, в ту пору, когда еще собирала землянику, и осознала, каким поверхностным было мое представление о мире. Ее знания были гораздо глубже и шире, они были всеохватывающими. Уж она-то могла бы все объяснить про астры и золотарник. Для новоиспеченного доктора наук это было унизительно. Эта встреча стала началом моего возврата к тому, иному способу познания, который я позволила вытеснить науке. Я чувствовала себя оголодавшей изгнанницей, приглашенной на пир, где все блюда пахли травами моей родины.

И вот, завершив круг, я вернулась к тому, с чего начала, – к вопросу о красоте, ко всем тем вопросам, которыми наука не задавалась не потому, что они не имели значения, а потому, что научные методы как способ познания слишком узки для решения этой задачи. Если бы беседовавший со мной преподаватель был настоящим ученым, он бы ответил на мои вопросы, а не отмахнулся от них. Он же вместо этого предложил мне клише: красота – в глазах смотрящего, а поскольку наука разделяет наблюдающего и наблюдаемое, то красота по определению не может быть предметом научного изучения. Мне надо было сказать ему, что мои вопросы выходят за рамки науки.

Что касается того, что красота – в глазах смотрящего, он был прав, особенно в отношении пурпурного и желтого. Восприятие цвета у людей зависит от ряда специальных рецепторных клеток – колбочек и палочек сетчатки глаза. Функция колбочек – поглощение света разных по длине волн и передача информации в зрительную зону коры головного мозга для расшифровки. Видимый цветовой спектр – радуга цветов – достаточно широк, поэтому, чтобы различать цвета, лучше всего не передавать эту функцию одной колбочке, а использовать несколько «специалистов», каждый из которых идеально настроен на поглощение волн определенной длины. Условно можно выделить три вида клеток. Один вид лучше распознает спектр волн красного цвета, другой – голубого, а третий оптимально воспринимает пурпурный и желтый.

Человеческий глаз идеально настроен на то, чтобы различать эти цвета и посылать сигнал в мозг. Это не объясняет, почему я воспринимаю их как красивые, но объясняет, почему данная комбинация приковывает мое внимание. Я спрашивала своих приятелей-художников о магии сочетания пурпурного и золотого, и они отослали меня прямо к цветовому кругу: эти цвета, различные настолько, насколько это вообще возможно, – взаимодополняющие. В палитре они оживляют друг друга, когда находятся рядом, – достаточно всего лишь одного мазка. В трактате 1890 года о восприятии цвета Гете, который был не только поэтом, но и ученым, писал, что «диаметрально противоположные цвета… это те, которые дополняют друг друга ». Желтый и пурпурный – идеальное сочетание.

Наши глаза настолько чувствительны к этим длинам волн, что колбочки могут перенасытиться ими, и тогда в работу вступают другие клетки. Мой знакомый гравер продемонстрировал мне, что если долго смотреть на желтый квадрат, а потом перевести взгляд на белый лист бумаги, то в первую секунду ты увидишь фиолетовый квадрат. Данный феномен – цветное остаточное изображение – возникает из-за энергетического взаимодействия пурпурного и желтого пигментов. Астры и золотарник «знали» это задолго до нас.

Если мой наставник был прав, то визуальный эффект, восхищающий подобных мне, не имеет значения для самих цветов. Единственное существо, чье внимание они стремятся привлечь, это пчела, которая может опылить их. Пчелы видят иначе, чем люди, потому что они улавливают дополнительный спектр – ультрафиолетовое излучение. Но, оказывается, астры и золотарник практически одинаково воспринимаются зрительными органами человека и пчелы. И люди, и пчелы находят это сочетание прекрасным. Такой цветовой контраст – своеобразный маяк для пчел, делающий эти цветы наиболее привлекательной целью на лугу. Когда они растут рядом, каждого из них опыляют чаще, чем если бы они росли по отдельности. Эту гипотезу легко проверить: поэтому этот вопрос касается не только искусства и красоты, но и науки.