Феликс Штильмарк - Заповедное дело Россиию Теория, практика, история

Скончавшийся в начале 2000 г. академик Никита Николаевич Моисеев, признаваемый прямым продолжателем идей и концепций В.И. Вернадского, в ряде капитальных своих трудов, в частности недавней книге «Быть или не быть… человечеству?», настоятельно подчеркивал реальность и значимость стремительно нарастающего экологического кризиса (по его выражению – «проклятья, вызванного цивилизацией»), который все более настойчиво угрожает глобальным кризисом нашей планете и всему человечеству. Для преодоления этого кризиса и спасения вида Homo sapiens требуются уже не только радикальные меры по рационализации природопользования, или четкое выполнение программ «устойчивого развития» (точнее, принципа «Sustainable development», что не вполне тождественно принятому русскому переводу), но и решительное изменение принципиальных основ людского бытия, включая морально-нравственные, и прежде всего – во взаимоотношениях человечества и природы.

В своем предсмертном обращении к участникам круглого стола, на котором обсуждалась указанная книга, Н.Н. Моисеев не впервые пророчествовал: «Вся планета, как и наша страна, находится на пороге неизвестности и непредсказуемости… Можно лишь утверждать… что планета и мировое сообщество вступили в новую стадию развития… Деятельность человечества, вероятнее всего, ведет к деградации биосферы и не способна гарантировать существование Человека в ее составе… Человек подошел к пределу, который нельзя переступить ни при каких обстоятельствах. Один неосторожный шаг – и человечество сорвется в пропасть…

…Новая цивилизация должна начаться не с новой экономики, а с новых научных знаний и новых образовательных программ. Человечество должно научиться жить в согласии с природой, ее законами. Люди должны воспринимать себя не господами, а частью природы. Новые моральные принципы должны войти в кровь и плоть Человека» (Мыслитель планетарного масштаба, М. 2000. С. 18–19). Таков общий фон, на котором приходится сегодня рассматривать те или иные конкретные экологические проблемы.

В наши дни одной из наиболее реальных форм сохранения биоразнообразия и земной природы в целом принято считать системы разнообразных особо охраняемых природных территорий (ООПТ), причем наиболее высокой их категорией справедливо признаются государственные природные заповедники. Первый такой заповедник России (Баргузинский) был официально учрежден в конце 1916 г., но фактически истоки отечественного заповедного дела берут начало во второй половине XIX века, в частности, с опытных участков В.В. Докучаева (Насимович,1979; Штильмарк, 1996). В конце 2000 г. в Российской Федерации организован СОТЫЙ по общему счету действующий природный заповедник; их суммарная площадь составляет 33,5 млн. га, что близко к двум процентам от всей территории страны.

Действующая ныне система государственных заповедников прошла длительный путь развития и всевозможных преобразований. Анализируя этот весьма сложный процесс, мы убеждаемся в том, что главной его чертой была необычайная противоречивость,проявлявшаяся буквально во всех аспектах становления и деятельности наших заповедников – от выбора их территорий и законодательных основ до конкретной текущей работы.

Согласно классическим представлениям о заповедности и природных заповедниках, сформулированных в конце XIX – начале XX века В.В. Докучаевым, Г.А. Кожевниковым, И.П. Бородиным, В.Н. Сукачевым и другими видными биологами, заповедники создавались в качестве эталонов природы на ландшафтно-географической основе, причем главным их принципом, как мы неоднократно подчеркивали, признавался принцип невмешательствалюдей в заповедную природу, которая как бы передавалась из человеческого подчинения «в пользование» ее коренных обитателей, то есть обитавших на ней растений и животных. Вместе с тем, одновременно предусматривалось учреждение при заповедниках опытных научных станций для проведения долговременных наблюдений и исследований.

Уже в этом исходном постулате было заложено существенное противоречие, ибо научные исследования, проводимые на территории заповедников, неизбежно требуют определенного и подчас довольно значительного вмешательства в жизнь тех или иных «коренных обитателей». Отстрелы и отловы животных, сборы всевозможных коллекций и гербариев (включая даже самые редкие виды), закладка пробных площадей с проведением разного рода экспериментов – все это осуществлялось и осуществляется в наших природных заповедниках как нечто само собой разумеющееся: и только в самые последние годы на это обратили внимание отдельные сторонники взглядов А. Швейцера и соблюдения экологической этики (Швейцер, 1992; Никольский, 1996; Борейко, 1998; Борейко и Поминова, 2000; и др.). Более того, в свете высказываний Н.Н. Моисеева, стоит обратить внимание на развиваемые В.Е. Борейко нетрадиционные представления об «идеологии заповедного дела», согласно которым следует отойти от привычных нам научно-материалистических принципов, заменив их своеобразной «религией природоохраны», когда интересы человека должны уступить место интересам заповедной («дикой») природы.

«Как попугаи мы повторяем байку, что заповедники создаются для науки, а чтобы полюбить природу, ее надо изучить (во что давно уже никто не верит), и одновременно стесняемся или боимся признаться в своих ощущениях дикой природы как священного пространства» (Борейко, Поминова, 2000, с. 5). Если учесть, что наши заповедники с момента их зарождения возникали как научные учреждения, официально оставаясь ими по сей день, а также тот факт, что в них работает около 500 научных сотрудников, осуществляющих экологический мониторинг («Летописи природы») и ряд разнообразных научных программ («Научные исследования…, 1997; «Организация научных исследований…», 1999; и др.), то расхождения и противоречия между общепринятыми взглядами ученых и новаторскими суждениями В.Е. Борейко кажутся совершенно непреодолимыми. Но так ли это на самом деле? Даже в сугубо атеистические советские времена в слова «заповедь» и «заповедник» вкладывался, как писал О.В. Волков (1976), «некий священный смысл». Ни один из энтузиастов заповедного дела, надо надеяться, не откажется от известного афоризма Жана Дорста о том, что природу может спасти от гибели только наша любовь: «Природа будет ограждена от опасности только в том случае, если человек хоть немного полюбит ее просто потому, что она прекрасна, и потому, что он не может жить без красоты…» (Дорст, 1968, с. 405).

Но формы антропогенного вмешательства в заповедную природу при научных исследованиях не идут ни в какое сравнение с тем, что на самом деле допускалось и допускается в наших заповедниках, причем на правовой основе, в соответствии с действующим законодательством. Двоемыслие и демагогия, столь присущие советскому строю (когда провозглашалось одно, а делалось нечто совершенно иное), особенно ярко проявились именно в сферах охраны природы и заповедного дела. Почти во всех законах и положениях о заповедниках говорилось о «вечном» и «полном» прекращении «всякой» хозяйственной деятельности, после чего следовали длинные разделы и параграфы, позволявшие не только проводить биотехнические мероприятия и регулирование численности животных (проще говоря – массовые отстрелы или отловы), не только устройство музеев и питомников, но и разнообразное строительство, прокладку коммуникаций, дорог и просек (чего только не делалось в заповедниках также и при лесоустройстве!), рубку и посадку лесов, ловлю рыбы и т. д., и т. и. Десятки, а порой до сотен единиц всевозможной техники, включая гусеничные трактора и тяжелые вездеходы бороздили заповедные земли, и все это считалось (и считается сегодня) в порядке вещей. Редкие призывы отдельных наивных лиц использовать в транспортных целях лошадей и ездовых собак воспринимаются как некое чудачество.