Стивен Пинкер - Язык как инстинкт

Поостынь-ка, профессор. Первоначальный смысл слова disinterested, тот, в котором оно употреблялось в XVIII в., оказывается, был… да, uninterested. И это тоже имело грамматический смысл. Прилагательное interested, означавшее ‘увлеченный чем-либо’ (и связанное родством с глаголом to interest ‘интересовать’, гораздо более распространено, чем существительное interest, означающее ‘заинтересованность’, поэтому приставка dis- может быть расценена как отрицающая это прилагательное, как у discourteous ‘невоспитанный’, dishonest ‘нечестный’, disloyal ‘неверный’, discreputable ‘не вызывающий доверия’ и параллельных им dissatisfied ‘неудовлетворенный’ и distrusted ‘тот, кому не доверяют’. Но эти рационализации не относятся к делу. Каждый из компонентов языка меняется со временем, и в любой момент язык претерпевает массу потерь. Но поскольку человеческий разум со временем не изменяется, богатство языка всегда будет восполняться. Как только кто-то из нас начнет ворчать по поводу изменений в словоупотреблении, то лучше ему прочесть слова Сэмьюэла Джонсона в предисловии к его «Словарю» 1755 г. — реакция на иеремий того времени:

Те, кого убедили, что строение моего словаря хорошо, требуют, чтобы он зафиксировал состояние нашего языка и положил конец изменениям, которые время и случайность были вынуждены в нем совершить, не встречая сопротивления. В связи с этим я признаюсь, что какое-то время я льстил себе, но сейчас начинаю бояться,что я потворствовал ожиданиям, которые не могут быть оправданы ни здравым смыслом, ни опытом. Когда мы видим, как люди стареют и умирают в определенное время один за другим из века в век, мы смеемся над эликсиром, обещающим продлить жизнь до тысячи лет; но с таким же основанием можно высмеять и лексикографа, который, будучи не в состоянии привести пример народа, удержавшего бы свои слова и выражения от изменчивости, воображает себе, что его словарь может объять весь язык и сберечь его от порчи и упадка, и что в его власти изменить подлунный мир и враз очистить мир от глупости, тщеславия и притворства. Но, тем не менее, вооружившись именно этой надеждой, ученые мужи поручили самим себе охранять дороги своих языков, ловить на них беглецов и отражать натиск пришлых; но их неусыпная бдительность и деятельность все равно пропадают впустую: звуки слишком непрочны и летучи, чтобы их можно было ограничить законом, а попытки заковать в оковы слоги, равно как и попытки бичевать ветер, продиктованы гордыней, не желающей соразмерить свои желания со своими силами.

В начале этой книги я спрашивал вас, почему вам вообще стоит поверить в существование языкового инстинкта. Теперь, когда я сделал все, что в моих силах, чтобы убедить вас в его существовании, пришло время спросить, почему вас это должно волновать. Конечно, обладание языком — это часть того, что означает быть человеком, поэтому испытывать любопытство вполне естественно. Между тем обладание двумя руками, которые не задействованы при ходьбе, еще более важная составляющая понятия «человек», но вероятнее всего, что на протяжении всей этой книги, вы ни разу не задумывались о человеческой руке. По отношению к языку люди не просто проявляют любопытство, они сгорают от любопытства. Причина этого очевидна. Язык — это наиболее доступная часть сознания. Люди хотят больше узнать о языке, потому что надеются, что эти знания приведут их к пониманию человеческой природы.

Это движение в одной упряжке воодушевляет языковые исследования, поднимает ставки тех технических вопросов, по которым имеется тайное несогласие, и привлекает внимание к ученым — представителям самого обширного круга дисциплин. Занимающийся проблемой, является ли анализ предложений инкапсулированным ментальным модулем или он смешан с общим интеллектом, философ и психолингвист-экспериментатор Джерри Фодор более чем откровенен, когда он обсуждает предмет своего интереса в процессе полемики:

Вы можете сказать: «Но послушайте, почему вас так волнуют эти модули? Вы владеете ими, почему бы не поднять паруса и не пуститься в путь?» Это совершенно законный вопрос, и именно его я часто задаю самому себе… Грубо говоря, идея, что сознание пропитывает восприятие, имеет отношение (и исторически они действительно связаны) к той теории в философии науки, согласно которой наблюдения человека полностью определяются его теоретическими взглядами; в антропологии — к теории, согласно которой человеческие ценности полностью определяются его культурой; в социологии — к теории о том, что бытие человека, особенно включающее его научные познания, полностью определяется его принадлежностью к тому или иному классу; в лингвистике — к теории о том, что человеческая метафизика полностью определяется его синтаксисом (т.е. гипотеза Уорфа — СП ). Все эти теории — просто вид релятивистского холизма: поскольку восприятие пропитано познанием, наблюдения — теорией, ценности — культурой, наука — классовой принадлежностью, а метафизика — языком, то рациональная критика научных теорий, этических ценностей, метафизического мировоззрения или всего, чего угодно, может иметь место только внутри того каркаса исходных посылок, которые (в силу географических, исторических или социальных предпочтений) разделяют собеседники. А рационально критиковать каркас невозможно.

Дело вот в чем: я ненавижу релятивизм. Я ненавижу релятивизм больше, чем что бы то ни было, за исключением, может быть, моторных лодок из стекловолокна. Ближе к делу — я думаю, что релятивизм — это, очевидно, ложная теория. То, что он упускает из виду — это, грубо говоря, неизменная структура человеческой природы. (Разумеется, такой взгляд на природу человека не нов, податливость последней — это та доктрина, на которой релятивисты неизменно готовы делать акцент, обратитесь, например, к работам Джона Дьюи…) Но в когнитивной психологии заявление о том, что структура человеческой природы неизменна, традиционно принимает форму утверждения о гетерогенности познавательных механизмов и жесткости организации познания, которая содействует их инкапсуляции. Если существуют модули и способности, значит не все воздействует на все, не все пластично. Чем бы ни было это Все, в нем содержится, по крайней мере, больше, чем Один элемент.

Для Фодора модуль восприятия предложения, буквально передающий сообщение, которое не искажено предрассудками и ожиданиями слушающего, является эмблемой универсально структурированного человеческого сознания, одинакового где бы то ни было и когда бы то ни было, и позволяющего людям приходить к согласию о том, что правильно и справедливо с точки зрения объективной реальности, а не своего собственного вкуса, обычая или личного интереса. Это — некоторая натяжка, но нельзя не признать, что такая связь существует. Современная интеллектуальная жизнь сплошь затянута пленкой релятивизма, отрицающего, что существует такая вещь, как универсальная человеческая природа, а существование языкового инстинкта в любой форме бросает вызов этому отрицанию.