Стивен Пинкер - Язык как инстинкт

Но недавно полученные факты говорят об обратном: может существовать врожденная «народная биология», дающая людям базовую интуицию о растениях и животных, отличную от интуиции в отношении других объектов, таких как, например, предметы материальной культуры. Исследования народной биологии молоды по сравнению с исследованиями языка, и теория может быть неправильной. (Возможно, мы рассуждаем о живой природе, используя два модуля — один для растений и один — для животных. Может быть, мы используем больший модуль, охватывающий и другие природные объекты, как например, горы и камни. А может быть, мы используем не тот модуль, такой как народная психология.) Но пока что факты достаточно красноречивы, и я могу предложить народную биологию как образец возможного когнитивного модуля, отличного от языка, что даст вам представление о содержимом населенного инстинктами сознания.

Начнем с того, что как бы ни было тяжело в это поверить пресыщенному обитателю супермаркетных джунглей, первобытные охотники и собиратели были эрудированными ботаниками и зоологами. Как правило, у них имелись названия для сотен видов диких растений и животных и обширные познания об их жизненных циклах, экологии и поведении, что позволяло делать тонкие и сложные заключения. Они могли оценить форму, свежесть и направление следов животного, время дня и года и нюансы местности, чтобы предсказать, что это за животное, куда оно идет, каков его возраст, и насколько оно голодно, устало или испугано. Растение, цветущее весной, можно помнить на протяжении лета и вернуться к нему осенью, чтобы выкопать из-под земли корнеплод. Вспомните, что использование лекарственных растений — это часть жизни Универсальных Людей.

Какое проявление психологии лежит в основании этого таланта? Как согласуется наше ментальное пространство сходства с этой частью космоса? Животные и растения — это особые виды объектов. Чтобы разумно о них рассуждать, нужно воспринимать их не так как камни, острова, облака, инструменты, механизмы и, в числе прочего, деньги. Вот четыре основных отличия. Во-первых, организмы (по крайней мере, размножающиеся половым путем) принадлежат к популяциям скрещивающихся между собой особей, приспособленных к той или иной экологической нише; это заставляет их распадаться на биологические виды с относительно унифицированной структурой и поведением. Например, все малиновки более или менее похожи друг на друга, но отличны от воробьев. Во-вторых, родственные друг другу биологические виды произошли от общего предка, ответвляясь от прямой линии династии. Благодаря этому они распадаются на непересекающиеся классы, находящиеся в определенной иерархии. Например, у воробьев и малиновок общее то, что они — птицы, у птиц и млекопитающих общее то, что они позвоночные, у позвоночных и насекомых общее то, что они — животные. В-третьих, поскольку организм — это сложная, самосохраняющаяся система, ею управляют динамические физиологические процессы, имеющие силу даже тогда, когда они скрыты. Например, биохимическая организация организма позволяет ему расти и двигаться и пропадает, когда организм умирает. В-четвертых, поскольку у организмов разные генотипы и фенотипы, у них есть скрытая «сущность», которая неизменна, растет ли организм, меняется или размножается. Например, гусеница, кокон и бабочка — это в ключевом смысле одно и то же животное.

Знаменательно то, что не прошедшая школу человеческая интуиция относительно живых существ, по сути, имеет те же единицы измерения, что и биология, включая интуицию маленьких детей, ни разу не бывавших в биологической лаборатории.

Антропологи Брент Берлин и Скотт Атран изучили народную систематику флоры и фауны. Они обнаружили, что повсюду люди объединяют местные растения и животных в такие группы, которые соответствуют родам в профессиональной биологической классификации Линнея (вид — род — семейство — отряд — класс — тип — царство). Поскольку в большинстве местностей встречается один вид из каждого рода, то эта народная классификация обычно соотносится и с видом. Люди также классифицируют растения и организмы по биологическим формам более высокого уровня, как например, деревья, травы, мхи, четвероногие, птицы, рыбы и насекомые. Большинство категорий биологических форм животных соответствует уровню класса в биологии. Народная классификация, как и профессиональная, имеет строгую иерархию: каждое животное или растение принадлежит к одному и только одному роду; каждый род принадлежит только к одной биологической форме; каждая биологическая форма — это или растение, или животное; животные и растения — это живые объекты; а каждый объект — это или живое существо или нет. Все это сообщает интуитивным биологическим представлениям людей логическую структуру, отличную от структур, организующих другие их представления, например, о предметах материальной культуры. В то время как люди никогда не говорят, что животное может быть одновременно рыбой и птицей, они спокойно могут сказать, что, например, инвалидное кресло может быть и мебелью и средством передвижения или что пианино может быть как музыкальным инструментом, так и мебелью. А это, в свою очередь, делает рассуждения о естественном отличными от рассуждений об искусственном. Люди могут сделать заключение, что если форель — это вид рыбы, а рыбы — это вид животных, то форель — это тоже вид животного. Но они не приходят к заключению, что если сидение машины — это вид стула, а стул — это вид мебели, то сидение машины — это вид мебели.

Особая интуиция относительно живых объектов появляется рано. Вспомните о том, что человеческий младенец — это не просто комок рефлексов «орущий громко на руках у няньки» [151]. Трех-шестимесячные младенцы, еще не умеющие ни перемещаться, ни даже как следует видеть, имеют представление об объектах, об их возможных движениях и об их столкновениях, вызванных определенными причинами; они знают об их свойствах, таких как сжатие, и об их числе, и о том, как оно изменяется в результате сложения или вычитания. Отличие живой природы от неживой постигается рано, возможно, еще до первого дня рождения. Этот «водораздел» вначале принимает форму различия между неодушевленными объектами, которые перемещаются в соответствии с физическими законами биллиардного шара, и такими объектами, как люди и животные, которые движутся самостоятельно. Например, в эксперименте психолога Элизабет Спелк ребенку показывали шар, катившийся за ширму, и другой шар, появляющийся с другой стороны. Это показывалось снова и снова, пока ребенок не начинал скучать. Если ширму убирали и ребенок видел то, что, как предполагалось, было скрыто — один шар ударяется о другой и заставляет его двигаться — то интерес ребенка возобновлялся всего на мгновение. Предположительно, именно это ребенок все время себе и представлял. Но если ширму убирали, и ребенок видел магический трюк — один шар останавливается, не достигая второго, а второй начинает таинственным образом двигаться сам по себе, то ребенок наблюдал за этим гораздо дольше. Самое главное здесь то, что дети ожидают от неодушевленных шаров и одушевленных людей движения по разным правилам. В другом сценарии за ширмой исчезали и из-за нее появлялись люди, а не шары. Когда ширму убирали, то дети почти не удивлялись, когда видели, что один человек останавливается, а другой начинает двигаться; их больше удивляло столкновение людей.