Альфред Брэм - Жизнь животных, Том II, Птицы

Чтобы сделать ясным образ жизни грифов, я опишу некоторых из них во время их деятельности.

На окраине пустыни лежит издохший верблюд. Трудности путешествия изнурили его, и он, совершено изможденный, упал, чтобы больше не вставать. Его хозяин оставил его лежать нетронутым, так как обычаи страны запрещают ему употреблять в свою пользу самую незначительную часть умершего или даже убитого без обычных церемоний животного. На следующее утро над ближайшей горной вершиной показывается ворон; зорким глазом он замечает добычу, осторожно обходит кругом нее несколько раз, боязливо осматриваясь. Другие вороны следуют его примеру, и вскоре скапливается значительное число этих вездесущих птиц. Затем появляются и другие хищники: коршун-паразит и стервятник описывают над падалью круги; приближается орел, но начинателей пира еще нет. Раньше прибывшие гости хотя клюют тут и там павшего зверя, но его толстая шкура слишком тверда для их клювов, чтобы они в состоянии были оторвать себе большие куски. Вот и десять часов. Хорошенько выспавшись, большие члены этого семейства покидают один за другим место своего ночлега. Заметив в долине сборище, гриф тотчас же соображает, что добыча найдена. С шумом падает он вниз с необыкновенной высоты и, наверно, убился бы до смерти, если бы вовремя не раскрыл сложенные крылья, чтобы остановить падение.

За первым грифом тотчас же следуют и все остальные, находившиеся поблизости. В течение минуты слышится шум, который они производят при падении, и видны падающие тела, тогда как еще недавно птицы, размах крыльев которых равен почти 11/2 саженям, казались не больше точек на горизонте. Полураспустив и влача по земле крылья, спешат они к падали и здесь вполне оправдывают свое немецкое название (Geier), потому что не может быть птиц более жадных, нежели они. Трудно описать возникающую здесь толкотню, споры, ссоры и драки. Два-три удара клюва более сильных грифов разрывают кожу и мышцы падали в то время, как более слабые виды запускают свои длинные шеи в брюшную полость, чтобы добраться до внутренностей. Печенка и легкие уничтожаются на месте, внутри животного; кишки же вытаскиваются наружу и проглатываются по частям, после ожесточенного боя с другими хищниками. Более слабые гости усаживаются в стороне, пока сильнейшие не насытятся; внимательно следят они за ходом пиршества, хорошо зная, что и до них долетит иногда какой-нибудь кусочек, брошенный в пылу жаркого боя. Орел и коршун парят в высоте над пирующим обществом и бросаются в середину, схватывают только что оторванный грифами кусочек мяса и уносят, прежде чем те успеют опомниться.

Во время мучительного голода грифы, как рассказывают, решаются нападать и на живых животных – на больной скот, но, по-видимому, они всегда предпочитают всякой другой пище падаль или кости. Всего охотнее они поедают трупы млекопитающих, но не пренебрегают трупами птиц, пресмыкающихся и рыб. В Индии они поедают и тела людей, брошенных в Ганг или выставленных парсами на «башне смерти», в Бомбее. Некоторые мелкие виды питаются костями, калом людей или пометом животных, охотятся на насекомых и маленьких позвоночных.

По окончании пира грифы не скоро еще оставляют место пира, а часто остаются целые часы поблизости его, выжидая наступления пищеварения. Долгое время спустя они отправляются на водопой, где проводят также несколько часов. Пьют они много и часто купаются, так как по окончании обеда бывают покрыты грязью и нечистотами; а те из них, которые обладают длинными шеями, облиты кровью с головы до ног.

Прежде предполагали, что только одно обоняние руководит грифами при отыскивании падали. Многие полагали даже, что гриф может почуять запах падали на расстоянии целой мили. Но мои наблюдения показали, что птицы эти спускаются часто и на совершенно свежую, не издающую еще никакого запаха падаль, а на закрытую падаль летят тогда лишь, когда она уже найдена раньше воронами и стервятниками. Поэтому я утверждаю, что только зоркий глаз помогает грифам при разыскивании ими добычи.

Грифы вьют гнезда обыкновенно перед наступлением весны в тех странах, где водятся, следовательно, у нас в первые месяцы года. Большинство видов устраивает поселения, выбрав себе для этого удобную скалу или лес. Часто они допускают в свое общество совершенно чуждых птиц, например, аиста, нисколько их не беспокоя. Само гнездо представляет из себя прочную постройку, сходную с гнездом других хищных птиц. Кладка состоит их одного-двух яиц. Вылупившийся из яйца птенец совершенно беспомощен и только по истечении нескольких месяцев становится способным к самостоятельной жизни.

Интересно наблюдать грифов, если посадить их в просторную клетку вместе с другими хищными птицами. Кормление происходит там среди неописуемого волнения: каждый борется, чем может, и прибегает ко всевозможным средствам, чтобы овладеть лучшим куском. Бурые грифы сидят со сверкающими глазами и растопыренными перьями перед мясом, не трогая его, но, очевидно, решившись отстаивать его от соперников; их изогнутые шеи двигаются с быстротой молнии взад и вперед по всем направлениям, и каждый из их товарищей должен опасаться получить удар клюва. Едва ли следует прибавлять, что подобного рода побоища не обходятся без шипения, гоготанья, хлопанья клювом и ударов крыльями – словом, адского шума.

О жизни грифов в неволе существует много наблюдений. Вот что рассказал мне граф Хотек о сером грифе (Vultur monachus) – крупной серо-бурой птице, представительнице рода настоящих грифов (Vultur). «Когда я был еще мальчиком, я получил в подарок серого грифа, которого вытащили из дунайских волн и в течение 12 лет воспитывали в доме пастора. Гриф этот прожил у меня еще 30 лет; он перешел во владение к князю Ламбергу, который увез его в Штейер и поселил во рву замка. Весьма вероятно, что он жил бы там и до сих пор, если бы олень не забодал его. Гриф этот – самка, которая неслась несколько раз – заключил странную дружбу с молодой домашней курицей, которая забралась в его клетку и осталась у него. По вечерам или в дурную погоду можно было видеть курицу у ее приятельницы – грифа, который нежно оберегал и защищал ее. Что потом стало с курицей – я не помню, но хорошо знаю, что гриф не убил ее».

«Серый гриф, которого воспитывал Лейбслер, был сначала спокоен и добродушен, но впоследствии стал сердитым и, за исключением сторожей, бил клювом всякого, кто к нему приближался. Он ел гнилое мясо так же охотно, как и свежее; пожирал животных вместе с их шкурой и волосами; кости длиной в 12-15 см он проглатывал целиком. На живых животных он никогда не набрасывался и в течение нескольких месяцев жил в ладу с большим черным вороном и галкой. Чтобы убить грифа, ему дали 12 гран мышьяку; через час он стал дрожать, выплюнул отравленное мясо, проглотил его снова и час спустя был уже совершенно здоров. В тот же самый вечер ему дали еще 2 лота мышьяку, которые, однако, также остались без действия».