Герман Чижевский - В дебрях времени

Тучи над лесом разгорались, будто объятые пожаром, а с запада, все нарастая, надвигался гул, перемежающийся по временам с гневным грохочущим рокотом.

Огненный смерч на западе дрожал и вибрировал, и среди чернильных пятен и штрихов, которыми был испещрен весь участок леса, тут и там на глянцевитых со струпьями стволах плясали и кривлялись зловещие блики.

«Теперь достаточно света», — подумал я и ступил на зыбкую почву девственного леса. По щиколотку погружаясь в жижу, с трудом вытаскивая ноги, я медленно пошел между стволами прямо вперед, навстречу свету, балансируя, чтобы не потерять равновесия. Впереди громоздились поваленные полусгнившие стволы.

Глаза постепенно привыкали к красному сумраку, я стал лучше видеть. Величавость и суровость этого леса действовали угнетающе. Напрасно было бы искать в нем светлую веселую листву или хотя бы скромно окрашенные цветы. Не было и пестрокрылых бабочек, суетливых шмелей и пчел, невозможно было бы увидеть и ярких жуков, хотя лес изобиловал насекомыми от корней и до вершин. Не успев сделать и десяти шагов, я наткнулся на лесного клопа-левиафана величиной с перепела и тут же поспешно отпрянул в сторону, потому что увидел спускавшегося на меня громадного паука. Он висел, покачиваясь, с растопыренными коленчатыми ногами, на конце толстого, сверкавшего рубиновыми искрами шнура. Мне на мгновение представилось, что, попав в соответствующего размера паутину, человек мог бы запутаться в ней, как в капроновых шнурах или в сетях для ловли зверей.

Отойдя подальше от паука, я заметил тускло мерцавшее радужное пятно вытянутой формы. Это было чудовище, похожее на сверчка или кузнечика, но размерами с крупную ворону. Заря в неурочный час разбудила это фантастическое существо, и оно громко и недовольно скрипело челюстями. Другое такое же создание, но в тусклом монашьем одеянии, издавало жалобный скребущий звук.

Две меганейры-стрекозы, треща полуметровыми крыльями, кинулись на третью и жадно растерзали ее. Затаив дыхание, в немом изумлении я наблюдал за молниеносными перипетиями разыгравшейся воздушной драмы: не успели изломанные слюдяные крылья опуститься вниз, как сине-зеленые красавицы, покончив с ужином и подругой, взмыли к небу и, сверкнув на миг роскошной россыпью огней, скрылись в перистых султанах папоротников.

Гигантские стрекозы, трепеща радужными полуметровыми крыльями, мелькали среди древовидных папоротников.

Я продолжал свой путь, а кругом шныряли полуметровые тараканы, и в затяжных прыжках проносились гигантские блохи.

Отсветы вулкана по-прежнему танцевали в небе и опаляли облака, озаряя местность неверным мигающим светом. Подо мной чмокала и хлюпала трясина, и не раз мне приходилось балансировать на одной ноге, пока глаза, утомленные багровым светом, различали очередную шаткую опору. Мягкие, пушистые кочки и полузатонувшие и наполовину истлевшие стволы лесных исполинов усеивали дно леса. Под корой и в дуплах, в гниющей дресве — всюду, покрывая землю, копошились бледно-зеленые, полупрозрачные скорпионы и многоножки, во много раз превосходившие размерами тропических сколопендр…

Я шел, увязая в скользкой мякоти кочек, тыча перед собой обломком каламитовой палки. Вдруг одна из кочек, едва я ступил на нее, сдвинулась с места и поплыла, издавая глухие булькающие звуки, а я, провалившись по колено в воду, растерянно следил за ней.

Я, конечно, отлично знал, что каменноугольный период — это «рай» амфибий и что в каждой лесной прогалине их должно быть несметное количество. И все же столкновение носом к носу с трехметровым чудовищем, плоским, с широкой мордой в треть длины туловища и с пастью, усаженной по краям и на нёбе крокодильими зубами, застигло меня врасплох. Животное широко распахнуло вместительную пасть с мясистым розовым языком и, приподняв голову, как это свойственно крокодилам, побежало ко мне.

Слабые коротенькие лапки этой каменноугольной химеры явно не соответствовали своему назначению. Нелепое толстобрюхое существо, стегоцефал, так откровенно жаждавший контакта с человеком, на каждом шагу тыкался мордой в болотную жижу, но это не смущало его.

Меня охватило бешенство: тупая, жадная безмозглая тварь, едва ушедшая в развитии от примитивных рыб, возымела намерение закусить мною. Я крепко сжал в руке каламитовую палку.

Тут он набросился на меня. Я увернулся и изо всех сил треснул его палкой по спине. Стегоцефал только ухнул, неуклюже повернулся и напал снова. Тогда я стал колотить его по чему попало, пока случайно не повредил ему глаз. Он завертелся от боли, хватая зубами стволы растений и перемалывая их в щепы. Так я и оставил его беснующимся, вертящимся по кругу — чудовищную зубастую лягушку с коротким толстым хвостом и уродливыми маленькими лапами. Скоро его скрыли от меня деревья, и только злобное уханье и бульканье еще долго преследовало меня.

Стегоцефалы терпеливо поджидали добычу.

Вдруг я увидел сразу трех дипловертебронов. Эти существа не превышали двух третей метра. Они безмятежно нежились над водой на большой коряге упавшего каламита и смотрели на меня сонными глазами. Их короткие хвосты свисали в воду, и, если бы светило солнце, можно было бы подумать, что они специально приползли сюда принять солнечные ванны. У самой воды в развилке корней гигантского лепидодендрона неподвижно лежало животное, похожее и на рыбу и на земноводное. Его тело было толстым и плоским, с крохотными лапками. Я не без труда узнал в нем эогиринуса. Передние лапы были хорошо видны, но задней половины туловища не было совсем, она точно была отрублена топором. Эогиринус был бездыханен, с впавшими мутными глазами. А между тем эта тварь даже для земноводного имела внушительные размеры — свыше четырех с половиной метров, и справиться с ним мог только еще более крупный хищник.

Я не стал задерживаться возле жертвы богатырского аппетита и, повернувшись, едва не попал в предусмотрительно открытую пасть эриопса. Полутораметровый панцирноголовый гад с короткими толстенькими ножками являлся образцом бесчисленных живых капканов, усеивавших все леса на планете и подстерегавших свой обед в молчании и неподвижности.

Стоило только поискать, и я мог бы обнаружить их сотни на каждом квадратном километре. Задумчиво неподвижные, с устремленным в поднебесье взглядом они с бесконечным терпением ждали, когда случаю будет угодно накормить их. Даже наши современные крокодилы, прекрасные образцы невозмутимости, могли бы позавидовать выдержке стегоцефалов каменноугольного периода. Их иногда называют также лабиринтодонтами, что означает «лабиринтозубые», поскольку на разрезе зубы этих земноводных имеют сложный запутанный рисунок лабиринта.