Шарман Рассел - Роман с бабочками

Но это все исключения, удел удачливых и несъедобных. Куколки большинства видов — идеальный готовый завтрак для птиц и ящериц: удобно расфасованный, неподвижный, изобилующий питательными веществами. Прообраз «энергетического» шоколадного батончика.

Потому-то куколки зебры похожи на бурые ссохшиеся листья, а куколки репейницы — на плоские камешки. Куколку европейской зорьки можно спутать с шипом, растущим на ветке.

У некоторых видов окраска куколки обусловлена цветом фона, на котором оказывается каждая конкретная гусеница накануне окукливания: на зеленой поверхности куколка зеленая, на бурой — бурая.

Куколка вдумчиво выбирает себе наряд.

Она играет в «тише едешь — дальше будешь». Иногда дергает брюшком, если ей угрожает хищник. Иногда, у некоторых видов, издает щелкающие звуки, клацая жвалами по бронированной пластине. Некоторые куколки умеют шипеть, пищать либо ритмично вибрировать, отпугивая агрессоров или подавая сигналы муравьям. Куколки толстоголовок на корнях юкки неуклюже движутся взад-вперед по своим длинным норкам.

Но по большей части куколка молчалива, неподвижна, сосредоточена на своем деле.

Чем она, собственно, занята?

Многие изменения начались еще до окукливания. Крылья бабочки стали формироваться еще на первой стадии развития гусеницы — определенные клетки грудных сегментов принялись разбухать. Эти клетки превратились в две сумки, именуемые зачатками крыльев или имагинальными дисками. На финальной, пятой стадии обе сумки складываются вдвое, образуя четырехслойные структуры, соответствующие будущим верхним и нижним сторонам крыла. Формируется узор жилок. Чертеж крыла прорабатывается с точностью до мельчайшего глазка.

Под кожей гусеницы начинают расти и другие органы взрослой особи. После того как гусеница находит подходящее место и повисает в предкуколочном состоянии, эти новые, взрослые органы — усики, хоботок для высасывания нектара — поднимаются к поверхности тела. Окраска гусеницы может измениться: парусники, например, буреют.

К тому моменту, когда Набоков облегченно вздыхает — «слава богу, вся шкура сброшена» — и обнажается твердая голая поверхность, процесс метаморфоза в основном завершен.

В первой половине стадии окукливания диски крыльев растут, пока не достигнут величины крыльев взрослой особи, — но они заключены в тесной куколке, свернутые, точно еще ненадутый воздушный шар. Формируются чешуйки крыльев. Синтезируются пигменты для заполнения готовых контуров. Тут действует принцип книжки-раскраски. Последние штрихи наносятся прямо накануне выхода из куколки. Например, у юнонии закрашиваются желтым колечки вокруг глазков.

С самого начала клетки гусеницы подготавливали почву для метаморфоза. Включались и отключались гены. Теперь, когда куколка наконец-то отвердела, гены заработали на всю катушку, точно тысячи игровых автоматов «пинбол». Толчок, звон, отскок! Это игра виртуозов: хаос жестко контролируется, случайности исключены. Простые глазки гусеницы растворяются. Из других клеток вырастают сложные фасеточные глаза бабочки. Ножки удлиняются, обзаводятся добавочными сегментами. Формируются новые мускулы, в том числе предназначенные для полета. Съеживается гигантский выпученный живот. Появляются половые органы. У самки могут созреть яйцеклетки, у самца — сперма.

Свисток, вспышка, звон! Куда ни глянь, все спешат, в нужный момент в нужном месте вдохновленные на нужный шаг. Клетки отмирают и усваиваются организмом, другие клетки делятся, перестраиваются. Вы выиграли!

Время, проведенное в стадии куколки, переход от размякшей гусеницы к взрослой бабочке, у разных видов варьируется от нескольких дней до нескольких недель.

В местах, где бывает очень холодно или очень жарко, куколка может отсрочить свое преображение — впасть в спячку на зиму или на лето. Некоторые куколки способны ждать нужного сигнала, будь то тепло или свет, от пяти до семи лет.

Мешок со слизью ползает по листу, одержимый одним только желанием — жрать, жрать, жрать. Потом повисает вверх тормашками. И превращается в нечто совсем иное. Рождается бабочка: кусочек небесной синевы, пестрый узор.

Лишенная малейшего пафоса — пожалуй, даже чересчур будничная — декларация красоты нашего мира.

Мы — животные, рассказывающие истории. Вершины высоки, убелены снегом. Кому не случалось узреть в горах Бога?

Откуда берутся истории — сами ли мы их сочиняем или просто повторяем их, как эхо?

В разных уголках мира люди одинаково расшифровывали историю бабочки.

Наблюдая за тем, как гусеницы в его саду превращаются сначала в куколок, а потом в бабочек, бог индуистов Брахма пришел к идее реинкарнации: достичь совершенства можно путем перерождений. Греки называли словом psyche и бабочку, и душу. На древнеегипетских гробницах и саркофагах покойный изображался в окружении бабочек. В пятом веке папа Геласий I издал буллу, в которой жизнь Христа уподоблялась жизни гусеницы: «Vermis quia resurrexit!» — «Червь, что воскресает!». В 1680 году в Ирландии был принят закон, запрещающий убивать белых бабочек, поскольку это души детей. В 1883 году на Яве миграция бабочек была истолкована как шествие душ тридцати тысяч жертв извержения вулкана Кракатау. В 90-х годах XX века в Китае одиночных белых бабочек обнаруживали в камерах смертников, незадолго до казни принявших буддизм.

Бабочка — душа человека. Что может быть очевиднее?

После окончания Второй мировой войны Элизабет Кюблер-Росс побывала в бараках одного из концлагерей на территории Польши и увидела там сотни бабочек, нацарапанных на стенах заключенными-евреями. «Смерть вызволит их из этого ада, — писала она. — Их мытарства закончатся. На том свете уже никто не разлучит их с родными. Не пошлет в газовые камеры. Они больше ничем не дорожат в этой ужасающей жизни. Скоро они оставят свои тела, как бабочка, покидающая кокон».

Мириам Ротшильд видела в Иерусалиме такой же рисунок, начертанный оранжевым мелом: «Это была бабочка, которую никогда не забудет ни один еврей, ни одна еврейка; та самая бабочка, которую рисовали дети в немецких лагерях смерти, прежде чем отправиться в газовые камеры. Только в одном лагере содержались пятнадцать тысяч детей: выжили из них не больше сотни. Это символ бегства от величайшей беды, какую когда-либо видел мир».

Бабочки, смерть, воскресение. Пожалуй, ни одна другая культура, если не считать викторианских коллекционеров, не была так одержима бабочками, как аристократия древней Мексики — ацтеки, которые превратили ритуальные жертвоприношения в род важнейшего государственного искусства. В первый день каждого месяца на смерть шли сотни обреченных — дети, пленники, рабы. По особо торжественным случаям умерщвлялись тысячи.