Рэй Олдридж - Мы были бабочками...

Жесткая антиутопия Олдриджа — наглядная демонстрация того, как политики могут извратить даже самые гуманные идеи, используя их для своих целей. Я против наркотиков. Однако когда борьба с наркотиками превращается в лозунг для войны… Слишком просто сколотить политический капитал, преследуя евреев, наркоманов или велосипедистов. В принципе, все равно, кого травить, конец всегда один — километры колючей проволоки в истощенной стране…

На второй день песчаной бури Роб Оуэн уже почти умер. Легкие старика сгнили от вдыхания радиоактивной пыли фосфатных рудников. Мы были заперты в бараке до тех пор, пока буря не закончится, так что я не мог привести лагерных врачей. Впрочем, это было не важно, они бы только дали ему снотворного.

Приступ кашля занял его на некоторое время. Меня пугали клокочущие звуки, которые он издавал. Я был на двадцать лет моложе Оуэна, но почти так же болен — сколько мне еще осталось, прежде чем я утону в собственном разлагающемся теле?

Он наконец отдышался.

— Знаешь, Джон, мы ведь не все были чудовищами. Можешь себе представить, иногда нас было не отличить от настоящих людей.

— Да? — я вытер пот с его лица.

— Спасибо, — сказал он. — Ты так добр ко мне.

— Не за что, — ответил я.

— Нет-нет, это многого стоит, — он изо всех сил старался говорить. — Я когда-нибудь тебе рассказывал, как мы с моей первой женой ходили в гости к Человеку-Батарее?

Это было в Денвере, знаешь… там неплохо жилось до Большой Суши — все было так свежо, так авантюрно… нас переполняло чувство, что возможно все. А может, я был просто молод…

Так вот, был у меня друг… такой маленький, тощий недотепа… да уж, прыщавый, с писклявым голосом и с претензией на популярность… но у Роберта были хорошие связи, к которым он обращался каждый раз, когда я его просил.

Роберт рассказывал нам про Человека-Батарею — он по слухам был самым крупным оптовиком кислоты в Денвере. «Хочешь познакомиться? — спросил Роберт однажды вечером, — крутой чувак.»

Мэнди — моя первая жена — не очень этого хотела. Забавно: она могла глотать, курить или нюхать практически что угодно, но в ней не было физической храбрости. Однажды, когда мы пошли в поход в пустыню, я увидел гремучую змею в сухой старице. Я некоторое время наблюдал за ней с безопасного расстояния. Занятная тварь, но я, правда, был угашен… И все это время, пока я там стоял — не меньше, чем в десяти футах от змеи — Мэнди вопила так, что легкие разрывались.

Оуэн замолчал, закашлялся, сплюнул на пол коричневую мокроту, кисло улыбнулся.

— В переносном смысле, — добавил он, скривив губы, и продолжил. — В те времена все доставали дурь у друзей, так что я никогда не встречал знаменитого дилера. Это были почти легендарные фигуры, особенно те, кто продавал кислоту, всего на ступеньку ниже тех, кто ее делал, то есть всего на две ступеньки ниже Бога.

В конце концов, мы забрались в мой старый грузовичок и отправились в район покосившихся домов по соседству, позади скотных дворов.

Дом оказался просто лачугой, одной из полудюжины хибарок, теснившихся в конце темного переулка. Может быть, давным-давно это были коттеджи для туристов. Но внутри все выглядело очень мило — фальшивые гобелены на стенах и множество деревянных безделушек.

Человек-Батарея был не слишком рад Роберту, тем более что тот оказался так глуп, что привел к нему домой двух чужаков. Человек-Батарея отвечал нам односложно: «да, ага, так». Он оказался невысоким жилистым парнем с полуприкрытыми глазами и остроконечной черной бородой. Роберт был явно испуган, и я от этого тоже начал нервничать.

С другой стороны, подружку Человека-Батареи я нашел ужасно симпатичной. Это была высокая, сильная блондинка с великолепными большими грудями, которые виднелись сквозь блузку, особенно когда она проходила между мною и свечкой — а свечи горели повсюду. Я вроде как разрывался между страхом перед Человеком-Батареей и желанием смотреть на сиськи его подруги.

Оуэн задохнулся, прервался. Я безуспешно пытался представить его похотливым молодым человеком.

Он продолжил густым, хриплым голосом.

— Наверное, я был так очарован еще и потому, что Мэнди была малость плоскогрудой. У нее была роскошная задница, круглая, зрелая и гладкая как персик, но эти сиськи, больше похожие на прыщики…

Старик замолчал, и я подумал, что он, наверное, уснул, но через минуту он заворочался, как будто увидел сон.

— Так или иначе, мы пугались все больше, и тут подруга вызвалась приготовить для нас глинтвейн. Мы все кивнули, а я глядел на нее во все глаза. «Пойдемте на кухню», сказала она, и я вскочил и припустил за ней. У меня, наверное, язык свешивался. Мэнди была рядом со мной, она обеими руками держалась за мою руку.

Я беспокойно заворочался, и Оуэн взглянул на меня, запавшие глаза слабо блеснули.

— Ладно, Джон, я уже подхожу к главному. На этом белом эмалированном столе лежало с полбушеля пстрых кислотных пилюлек, тысячи таблеток, высыпающихся из большого пластикового пакета. Для нас это было, как мешок с золотом, и они, может быть, и ценились на вес золота.

Подруга вдруг заволновалась, как будто только что осознала, что она чересчур гостеприимна. Неосторожна. Я взглянул на Человека-Батарею, и оказалось, что он напрягся. Я как будто мог видеть черные мысли в его глазах. Мэнди сжимала мою руку, теперь больше от страха, чем от ревности, и Роберт побледнел под своими прыщами. Некоторое время все молчали, потом Человек-Батарея прочистил горло и предложил всем вернуться в гостиную, пока глинтвейн не будет готов. «Конечно», — ответили мы очень быстро. Я чувствовал, как какой-то опасный приказ исходит от Человека-Батареи к его подруге — и она соглашается.

Так что мы вернулись в гостиную, уселись на краешки кресел, и все молчали. Человек-Батарея следит за нами, как будто мы мясо на решетке для гриля. Подруга зовет. «Помоги мне принести поднос с печеньем, дорогой». Как только он уходит, я шепчу Мэнди на ухо: «Не пей глинтвейн, не ешь печенье». Она кивает. Роберт оглядывает нас, как будто не понимает, что происходит, но я не говорю ему ни слова. Он нас в это втянул — пусть его и отравят смертельной дозой.

Но что же дальше, Джон? Нам пришлось съесть печенье и выпить глинтвейн, потому что они оба следили за нами как ястребы. Глинтвейн оказался очень вкусным — в чашках плавали кусочки корицы — как и домашнее печенье, что-то вроде ирисок.