Виталий Ларичев - Сад Эдема

Дальше — больше. В 1700 г. в Каншате нашли череп человека и ничтоже сумняшеся отнесли его ко времени, когда в Европе жили слоны и пещерные медведи. В 1723 г. некий де Жюссье сделал доклад в Парижской Академии наук о каменных орудиях аборигенов Канады и в нем заявил, что такими же орудиями древних людей следует считать камни со следами обработки, которые находят в земле Европы. Его, разумеется, высмеяли, но какой шум наделала напечатанная в 1731 г. в Аугсбурге книга швейцарца Иоганна Якоба Шёйхцера «Physica sacra…» («Священная физика»), в которой объявлялось об открытии в 1700 г. в Энингене скелета ископаемого человека, уничтоженного, согласно заключению автора, всемирным потопом! Он его так и назвал: Homo diluvii tristis testis («человек, печальный свидетель потопа»), а рисунок с изображением находки сопроводил назидательным стихом собственного сочинения:

В 1740 г. француз Магюдель напечатал сочинение, специально посвященное находкам всевозможных каменных орудий. Через 10 лет немец Эккард из Брауншвейга высказал твердую уверенность в том, что у человечества был период, когда орудия изготовлялись лишь из камня; что же касается бронзовых и железных инструментов, то они относятся к последующим этапам культуры. В особенности повезло немецкому пастору из Эрлангена Эсперу, который первым нашел кости человека вместе с останками каких-то неведомых ему и уже поэтому несомненно очень древних, давно вымерших животных. Они залегали в одном слое пещеры, открытой в Верхней Франконии недалеко от Муггендорфа, и, следовательно, датировались достаточно древним временем. В 1774 г. Эспер обнародовал свои наблюдения и размышления…

Джон Фрер возвратился домой с грудой костей и камнем, оббитым в форме топора. Некоторое время он изучал то и другое, а затем решил предать свои мысли бумаге. Самым существенным в статье, которая появилась в том же 1797 г., Фрер считал вывод о том, что в Саффолке ему посчастливилось найти стойбище людей, понятия не имевших о металле. Человек тогда применял в работе лишь каменные орудия. Что же касается эпохи, когда все это происходило, то Джон Фрер пришел к смелому заключению, что открытая им культура «принадлежит к очень древнему периоду, даже до времени настоящего мира».

Все было правильно, кроме одного: Фрер не первым в Англии, а следовательно, и в Европе открыл топоровидное орудие, сделанное первобытным человеком, современником вымерших слонов. Как выяснилось позже, в коллекциях Британского музея давно хранился такого же типа топор, найденный в 1715 г. неизвестным джентльменом в одной из пещер, Грэйс-инн-Лэн, недалеко от местечка Конайерс. Впрочем, это несущественный момент, ибо мало найти оббитый камень — нужно иметь достаточно воображения, чтобы не принять его просто за курьез природы, и объявить об этом во всеуслышание.

…Дело между тем уже не ограничивалось выяснением того, что представляют собой каменные орудия и кости ископаемых животных. Шведский натуралист Карл Линней написал книгу «Система природы» (1735 г.) и в разработанной там классификации животного мира поместил человека в одну группу с обезьяной. Что из того, если он при этом не переставал твердить: «Существует столько видов, сколько бог создал их в самом начале»? Но произошло-то неслыханное: человек, венец творения, одухотворенный самим создателем, божественный в образе своем, впервые встал в один ряд с одной из заурядных тварей, в порядке исключения названной к тому же приматом, то есть «князем», «господином», животным первого ранга. Не было больше райского «царства человека». Линней даже осмелился орангутанга назвать Homo silvetris («лесной человек»). А как прикажете понимать название, придуманное Карлом Линнеем для самого человека: Homo sapiens nosee te ipsum («человек разумный, познай самого себя»)? Что это: пожелание, наставление, крамольный призыв?

В таком случае не услышал ли его откровенный смутьян и эволюционист французский естествоиспытатель Жан Батист Пьер Антуан Ламарк? Во всяком случае, в «Философии зоологии», опубликованной в 1809 г., он осмелился без туманных намеков прямо объявить о том, что человек мог произойти от наиболее совершенной из обезьян вроде шимпанзе под влиянием окружающей природы. Ламарк выдвинул новую идею, согласно которой изменения в структуре организма происходят вследствие упражнения или, напротив, неупражнения органов, и, основываясь на подобном соображении, попытался представить, как обезьяны могли оказаться на земле. Исчезновение лесов заставило сотни, тысячи поколений обезьян передвигаться по поверхности земли. Ноги их, упражняясь в ходьбе, постепенно утрачивали способность производить хватательные движения. Обезьяна постепенно приобрела прямую осанку, поскольку, стоя и передвигаясь на задних конечностях, она могла лучше обозревать окрестность. На ногах развились икры, руки, не упражнявшиеся более при перескоках с дерева на дерево, укоротились. Наземная обезьяна питалась не только растительной пищей, что привело к уменьшению размеров клыков и укорачиванию челюстей, которые не выдвигались вперед, как у остальных антропоидов.

Новая порода обезьян широко расселилась по земле: ей приходилось теперь обитать в самом разнообразном природном окружении, и необходимость приспосабливаться к нему привела к еще большим изменениям. Усложнение жизни обезьяньих стад потребовало создания членораздельной речи, так как для передачи мыслей не хватало «звуков и гримас» лесной обезьяны. Речь, по мнению Ламарка, стала одним из важных факторов, ускоривших общественное развитие. Так появились на земле люди, в значительной мере отличавшиеся от своих прародителей — обезьян. Между теми и другими образовалось «как бы незаполненное место».

«Пока незаполненное», — не преминул уточнить один из сторонников Ламарка, Беленштедт, опубликовавший свое сочинение в 1818 г. Он высказал мысль о возможности существования неких промежуточных форм, связывающих в непрерывную эволюционную цепь человека и предшествующие ему животные формы. Еще не было произнесено знаменитое словосочетание «недостающее звено», но дух его уже витал в воздухе.

Когда же сами философы, любители ставить точки над i, как всегда, мастерски сумели выудить главные мысли из сочинений специалистов и облечь их в подобающую форму, повторив идеи об обезьяне-предке и промежуточном звене (Гольбах, Кант), то все поняли, что дело, пожалуй, зашло слишком далеко. В спор вмешался один из самых почтенных членов Академии наук Франции — Жорж Кювье, создатель популярной и яркой теории катастроф, призванной объяснить более вескими, чем у эволюционистов, причинами смену и обновление органического мира планеты. Авторитет Жоржа Кювье был очень высок: он непререкаемый мэтр палеонтологии конца XVIII в. — начала XIX в., блестящий профессор естественной истории в Коллеже де Франс, популярный писатель, выдающийся оратор, язвительный и неукротимый полемист. «Ископаемый человек не существовал», — заявил этот ярый противник Ламарка, своего учителя, в специальном сочинении «Исследования ископаемых костей», в котором он сообщил о проверке фактов, связанных с громкими открытиями останков древнейших людей. То ли Кювье не повезло и на стол ему попали самые сомнительные из находок, то ли причина в чем-то другом, но кости ископаемого человека, присланные ему из Бельгии, оказались костями ископаемого слона, череп из Франции — панцирем заурядной черепахи, а позвонки принадлежали ихтиозавру. Но наибольшие пересуды вызвал осмотр «человека, печального свидетеля потопа» Иоганна Якоба Шёйхцера. Кювье сумел уничтожающе эффектно завершить спор: в Парижской Академии долго потешались, узнав, что «печальный свидетель потопа» превратился в ископаемую саламандру! Жорж Кювье остался, однако, истинным джентльменом: в честь «прилежного исследователя» из Швейцарии он назвал ее Andrias Scheuchzeri Cuvier, навеки связав имя незадачливого первооткрывателя останков древнего человека с саламандрами.