Леван Чхаидзе - Формула шага

А ученый, вторгающийся в новую область науки? У него ведь тоже только одна жизнь, хватит ли ее, чтобы прийти к намеченной цели? Станет ли твое дело ветвью науки, которая даст множество новых побегов, а может быть, все окажется горькой ошибкой? И разве послужат тогда утешением слова о том, что ошибка в науке тоже полезна, ибо она сокращает другому путь к истине?

А. К. Гастев образно назвал область исследований, которой начинала заниматься биомеханическая лаборатория, целиной. Молодой ученый стал в ряды пионеров ее освоения. Что сулила исследователю эта целина, за какими горизонтами скрывалась финишная черта, достигнув которой можно было бы передохнуть и подвести итоги?

Биомеханическая лаборатория уже вела исследования трудовых движений, но как — пусть об этом лучше расскажет сам инспектор научных изысканий К. X. Кекчеев:

«К сожалению, кинематограф, давая быструю смену отдельных моментов, не давал представления обо всем пути движения в целом, кинозапись не обладала достаточной для измерения точностью. Снимая подвижную точку на неподвижной пластинке, лампочку на руке, голове, мы получали белую световую линию. Для отсчета длины линии фотопечать производили через специальную сетку. Затем пустили в лампочку не постоянный, а прерывистый ток. Теперь уж получалась не сплошная, а пунктирная линия. Там, где движения медленны, точки находились почти рядом друг с другом, там, где быстрее,— растягивались в тире, отделенные друг от друга черными промежутками. Если известна частота перерывов, то легко определить скорость движения в любой момент».

Легко-то легко, но способ был далек от совершенства! Частоту включения и выключения тока нельзя было увеличивать до бесконечности: нить накаливания не успевала остывать. Можно было анализировать только простейшие и довольно неспешные движения.

Первых приличных снимков добились только через полгода после начала работы, хотя методику вместе с физиологами разрабатывал директор института научной съемки, блестящий специалист своего дела, профессор Н. П. Тихонов.

И Бернштейн мог спокойно включиться в эту работу. Но какой неспешной показалась молодому ученому эта фотосъемка! Как медленно накапливался экспериментальный материал, на основании которого можно было делать хоть какие-то выводы! Нужно было искать пути для коренного пересмотра методики самих исследований. Но немедленно возник и другой вопрос: в каком направлении вести эксперимент? Ведь изучить, допустим, рубку зубилом и на основании собранных материалов составить рекомендации для педагогов — это была, по-военному говоря, чисто тактическая задача. Нужна стратегия поиска. Если уж пользоваться гастевским образом целины, требовалось сделать общую картографию всей предстоящей зоны исследований, произвести глубинный разрез, став одновременно и геологом и палеонтологом. Попытаться проникнуть в историю движений, проследить за теми техническими переворотами, которые приводили к побеждающему развитию того или иного класса животных в разные эпохи. Разобраться, как любое из таких усовершенствований подвигало мир животных в направлении большей двигательной способности, слаженности, быстроты, находчивости, точности, короче говоря, в направлении возрастающей двигательной ловкости.

Это означало ни много ни мало, как разработать общие основы биомеханики. На русском языке подобной литературы в то время не было. Скажем больше, фундаментального, обобщающего исследования не было и в мировой литературе.

Молодой ученый выбрал путь наибольшего сопротивления. С поразительным упорством и работоспособностью он перерыл литературу на всех известных ему языках. Одновременно погрузился в курсы дифференциального исчисления и теоретической механики. Человек, начинающий работать на стыке биологии и механики, должен ориентироваться достаточно свободно в областях науки, стоящих по обе стороны водораздела.

Кроме того, Н. А. Бернштейна теперь частенько можно было видеть в лавках нэпманов, расплодившихся совсем рядом с институтом, на Петровке. Никакого «главснаба» при ЦИТе не существовало, все приходилось закупать самому. А закупались довольно странные вещи. Его, например, интересовали резинки для дамских подвязок, пробки, лампочки для электрического фонарика, провод, электромоторчики, камертон, сирена, кроме всего прочего, разумеется, фотоматериалы. У Николая Александровича Бернштейна явилась идея механизации экспериментальной работы.

Сторонний наблюдатель мог бы воскликнуть: «Явная переоценка сил! Самоуверенность молодости!»

Ведь для такой скептической оценки, казалось, были все основания. За спиной у молодого ученого всего-навсего ускоренный выпуск медицинского факультета, фронтовой госпиталь и год практической работы в области физиологии, не столь уж близкой биомеханике.

Но тут уместно еще раз оглянуться в юность Николая Александровича, еще раз пристально всмотреться в некоторые черты его характера.

Несколько странной нам казалась трансформация прочитанных книг в литературные пародии. Но ведь если вдуматься серьезно, то именно во время этих литературных опытов формировался мозг аналитика, который в данном случае анатомировал манеру, стиль писателя.

«Паровозное хобби», игра, превратившаяся в дотошное изучение истории паровозостроения и конструкций локомотивов. Именно здесь тренировалась так пригодившаяся теперь способность чрезвычайно быстро накапливать и систематизировать знания в новой для себя области.

В ряду многочисленных увлечений гимназиста, а потом студента Николая Бернштейна была фотография. И это «хобби» он довел в свое время до грани профессионализма. И оно теперь было готово заработать на науку.

Да, был запас энергии, знаний, навыка исследовательской работы, чтобы всего за два года обобщить сведения, разбросанные во многих трудах. Наконец, было в руках перо, отточенное работой над стихом. Короче говоря, уже к 1924 году был подготовлен к изданию пятисотстраничный труд «Общая биомеханика».

В первые же месяцы работы в биомеханической лаборатории он решил ряд чисто конструкторских задач, которые привели к качественному усовершенствованию методики работы. Именно тогда он предложил «кинокамеру наоборот».

...Пусть пленка в фотоаппарате остается неподвижной. И пусть себе ровным светом горят лампочки на сочленениях человека, производящего то или иное движение. Перед камерой можно поставить диск с прорезями, обтюратор, тот самый обтюратор, который запрятан внутри кинокамеры и на доли секунды открывает движущуюся пленку, снимая тот или иной кадр. Обтюратор как бы рассечет движение на множество фрагментов, и каждый такой фрагмент отразится на пластинке. С помощью обтюратора можно было получить шестьдесят, восемьдесят кадров в секунду и выделить детали движения микроскопически мелкие, причем в их последовательности.