Вячеслав Демидов - Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.]
- Название:Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:НиТ. Раритетные издания
- Год:2010
- Город:Берлин
- ISBN:978-5-458-23009-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Вячеслав Демидов - Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.] краткое содержание
Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
* Так я писал в 1978 г. Для второго издания уточнил: по данным 1984 г. в США произошло уже 18 692 убийства. Сейчас, когда я редактирую текст третьего издания, число это, увы, еще больше... – В.Д.
Ну а если вернуться к менее трагическим аспектам жизни, то приходится констатировать, что иллюзии способны внести ошибки в научную работу, исказить результаты опытов и измерений, сделанных точнейшими приборами. В книге профессора Лондонского университета С. Толанского «Оптические иллюзии» (она была переведена на русский в 1967 г.) приводится множество примеров таких неправильных оценок. Так, определяя на глаз позицию линии, равной половине ширины гауссовой кривой, показывающей вероятность разного рода событий, буквально все экспериментаторы ошибаются примерно на 30 процентов. И даже когда линейка с делениями явственно кричит о вранье, неверный чертеж продолжает казаться правильным. Такова сила «внутренних моделей»...

Рис. 23.Все линзы одинаковой кривизны, но большая кажется наиболее «пузатой»
Из трех рядом нарисованных линз самая большая кажется и наиболее «пузатой», хотя все вычерчены одним и тем же раствором циркуля, так что кривизна абсолютно одинакова. Ошибка глазомера в подобном случае может достигать 300 процентов, сообщает Толанский. И ничего с этим не поделать. А какие искажения способны внести текстуры в восприятие – это список, занимающий пару страниц. Наложенный на неудачную штриховку правильный круг превращается в грушу, параллельные линии то выпячиваются бочкой, то демонстрируют «талию»...
Текстуры отличаются друг от друга своими статистическими характеристиками, у каждой по-своему чередуются темные и светлые участки, по-разному соотносятся площади цветных пятен. Чем больше разница текстур, тем больше вероятность того, что мы их не спутаем. И не только мы, но и насекомые. Относительно пчел, по крайней мере, вопрос ясен: они с нами наравне.
Умение животных различать текстуры приводит к мысли: нет ли какой-то связи между этой способностью и восхитительными повадками некоторых птиц? Их поведение очень красочно описал Карл фон Фриш, лауреат Нобелевской премии, присужденной ему за разгадку сигналов, которыми пчелы обмениваются между собой.
Самцы одного из видов ткачиков, птиц семейства воробьиных, строят гнезда, сплетая нечто вроде сетки из травинок. Но, пишет фон Фриш, «самка ткачика очень привередлива. Если она находит архитектурное мастерство супруга недостаточным, то отвергает его притязания, заставляя расплести гнездо и начать все сначала». По мнению ученого, «самец действует не только инстинктивно, но и учится на опыте своих неудач». Еще более удивительны повадки других представителей семейства воробьиных, шалашников. Они украшают свои гнезда «гирляндами ярких цветов, ягодами, перьями попугаев, крышечками от бутылок, осколками стекла и другими блестящими предметами, которые самцу удается подобрать возле человеческого жилья. В качестве последнего штриха самец может даже разрисовать гнездо внутри соком черники, ягоды которой он давит клювом. Когда все готово, он отступает назад, подобно художнику, критически изучающему свое творение, и, не колеблясь, меняет местами цветы или поправляет окраску».
Что это? Эстетическое чувство, его зачатки? А почему бы и нет? Почему бы ощущению прекрасного не быть связанным с какими-то статистическими закономерностями, которым бесспорно подчинены текстуры? Мы говорим о прекрасных произведениях искусства, что они «соразмерны», «гармоничны», – разве в этих словах нет намека на некие единицы измерений, которыми мы бессознательно пользуемся? И что очень важно, для статистического опознавания нет нужды, подобно Сальери, расчленять музыку (или любое другое произведение) как труп».
Правое полушарие опознает целостно. Не оно ли, бессловесное, позволяет нам в цельности, в полном объеме всех деталей восхищаться красотой?
А при попытке логически, словами, то есть левым полушарием (набором абстракций!) объяснить причину красоты испытываем невероятные трудности: она просто ускользает из рук, как это описал Сперанский... «Формулы красоты», задуманные по образцу определений квадрата или треугольника, сбиваются на тавтологии типа «чувство прекрасного отражает прекрасное в самой действительности». Авторы статьи «Прекрасное» в третьем издании Большой советской энциклопедии не стали давать категорическое определение, а пошли по более разумному пути, постарались передать читателю эмоции, которые возникают при общении с прекрасным: «переживание и ощущение прекрасного вызывает бескорыстную любовь, чувство радости и ощущение свободы».
Впрочем, если левое полушарие затрудняется дать определение прекрасному в словах, почему бы не предположить, что более удачливой окажется математика? Нильс Бор, один из создателей современной физики, заметил, что математика «похожа на разновидность общего языка, приспособленную для выражения соотношений, которые либо невозможно, либо сложно излагать словами». Может быть, для прекрасного – для всех его видов! – существует некий математически обобщенный образ, который и вызывает у нас те эмоции, которые обозначены в статье «Прекрасное»?
На такую возможность намекает многое. Все наши органы чувств изъясняются на одном и том же языке – языке импульсов, бегущих по нейронным сетям.
Не в этой ли общности кодов разгадка того, что критики нередко пытаются выразить свое восхищение предметом искусства с помощью терминов другого искусства и даже с помощью слов, к искусству не имеющих в общем-то отношения? Так появляются «сочная живопись», «кричащие краски», «тусклый звук», «раздольная мелодия», «огненный танец» и так далее. Все мы, впрочем, понимаем (вернее, ощущаем, нередко каждый по-своему), что именно хотел сказать своими определениями критик или искусствовед. Однако значит ли это, что он выразил суть дела? что нашел формулу прекрасного? Тогда как обобщенный образ прекрасного произведения точно воспринимается зрителем, слушателем, читателем. И творцом произведения, который обычно не в состоянии удовлетворительно объяснить, почему это слово, этот мазок положены именно в этом месте. «Так соразмернее, красивее, лучше», – говорят авторы...

Рис. 24.Различные почвы отличаются своими текстурами и статистическими характеристиками

Рис. 25.А вот эти картинки-текстуры, синтезированные с помощью компьютера, различают даже пчелы: их микроскопический мозг способен решить такую задачу.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: